Итак, пора подвести некоторые итоги в нескончаемой "истории болезни" советско-российского джаза. Что же мы имеем на сегодняшний день? По горячим следам, скажу: - Виденная мною последняя передача "Джазофрении" (в названии заложено глумление!) свидетельствует, что она окончательно переключилась на пропаганду "собачатины" (долго¬срочная программа идеологического отдела ЦК КПСС и КГБ по дискре¬дитации джаза). Передача целиком посвящалась беседе с идей¬ным вдохновителем и организатором одиозного ансамб-ля "Три дырки от бубликов". Товарищ вещал: ему не нравится современный российский джаз, что не удиви-тельно. Чтобы показать как надо, он демонстрирует свою "фри-бодягу." Транслировалась нетлен¬ная за-пись семилетней давности. "Вдохновитель" очень нахваливал своего партнера, трубача, который, якобы, играть умеет все: в том числе и би-боп (как же ты можешь об этом судить, если сам не умеешь?). Да, очень печально, что подававший надежды трубач, продал душу "дьяволу собачатины"! А насчет би-бопа, утвер-ждение спорное... Слышал, как оный музыкант играл с биг-бэндом соло в пьесе Чарли Паркера "Донна Ли". Весьма сомнительно играл, надо заметить, - много "левых" нот. Хватит говорить о "Трех дырках", перей-дем к настоящей "черной дырище", которая, как известно из астрономии, поглощает свет и энергию окру-жающего мира. Недавно вся Москва была заклеена афишами, извещавшими, что два дня подряд выступает легендар-ная группа, покорившая в начале 90-х падкую на всякую анти-джазовую мерзость Европу. Здесь идейный вдохновитель-пианист с юго-запада (ныне вне России). Теперь работает "про¬фессором авангарда" в одной из скандинавских стран, где, как известно, с ума сходят от "собачатины". Остальные соучастники "крими-нального" трио - играющий на всевозможных "рогах и копытах" (помните Ильфа и Петрова?) духовик и, де-рущий глотку в псевдорусском духе, вокалист. "Музыка", как выше упомянутых "дырок", так и этой "дыры" основывается на дуольных ритмических построениях. Я назвал это "кавалерийскими" ритмами»: ум-па, цум-па и т.д. А свинговой триольности они боятся, как нечистая сила крестного знамения. То ли следуя мудрым указаниям некогда могущественной Партии, то ли по собственному почину, они все-таки как бы создали "русский джаз". Но джаз ли это? Вот в чем вопрос! А почему я вначале эту бригаду назвал "черной дырой"? Да потому, что они "всасывают" в себя всю окружающую музыку и, перемешав и переварив ее, выдают некий продукт, который, например, может представлять собой смесь бурятского (или какого другого) фольклора с Гленом Миллером (?!).Ну, хватит с нас "дыр", тем более что "заплаты" я на них ставить не собираюсь. Чем еще богата россий-ская, "джазовая" земля? А тем, что теперь занялись еще и осквернением "храмов"... "Как это"? - спросит в недоумении "набожный" читатель.А вот как: выступают теперь джазмены в таких местах, куда раньше им вход был заказан. Конечно, пока еще до настоящих церквей дело не дошло, но чем "джазовый черт" не шутит. Имеются в виду ранее непри-ступные храмы искусства.Первым сдался музей Глинки, потом - зал Чайковского, а теперь и Консерваторию разложили на обе ло-патки. Последний, кто упорствует, Гнесинский институт, который, как сейчас модно, "прикинулся" Академи-ей, но лучше от этого не стал. Думаю, что и ему не долго осталось...Вот и раскачивают теперь шикарнейшую люстру Большого зала Консер¬ватории, находящегося в ава-рийном состоянии, мощнейшие валы звуков нагрянувшего из кубанских степей биг-бэнда. Ревут белугами "луч¬шие молодые саксофонисты России", которым самое место в подземных переходах, но уж никак не на этой сцене! Пел, хотя, пожалуй, этот термин здесь и неуместен, наш родной доморощенный "Рэй Чарльз". Притом "пел" то, что ежевечерне исполняет в кабаках - подготовить какую-то специ¬альную программу не удосужился, а аккомпанировавший ему "лучший клавишник России" не посоветовал это сделать. Кстати, о программах! Вспоминается неприличный армейский анекдот.- Товарищ старшина, когда будем менять портянки? - спрашивает рядовой тонким голосом.- Надоел! Пошел на х...! - отвечает грозный старшина.- Все только обещаете... - разочарованно продолжает "голубой" солда¬тик.Так и у наших, хоть и с традиционной ориентацией, "звезд" - репертуарные "портянки" не меняются де-сятилетиями. "Великий" гитарист (Народный Артист) играет сегодня, как и тридцать лет назад замыленный стандарт "Эти простые вещи". А профессор джаза (то же Наро¬дный) всю жизнь "путешествует в блюз" - наверное, отправился без компаса, потому и заблудился.Смотрел я как-то по телевизору запись концерта из Большого Зала Консерватории, где раскачивается аварийная люстра. В концерте участвовали, помимо прочих, наш "артблейковец" (раньше бы его сюда на пушечный выстрел не подпустили), наш "датский" гитарист и наш, по-настоящему единственный, аккордео-нист. Играли они "Не шепчи" Бэни Голсона. Зная с каким пиететом, эти исполнители всегда отно¬сились к "содранной" музыке (все должно быть точно, как у "них"), очень удивился, когда не услышал в сыгранной пьесе "фирменного" тутти. Спустя время, при встрече, спросил у аккордеониста: - Почему не сыграли?- А потому что играли без репетиций, - обескуражил он ответом и продолжил, - Встречает меня в полу-мраке кулис Коля (гитарист) и предлагает "на шару" сыграть тему Бэни Голсона... Да ребята, - скажу я вам, - пусти козла в огород!И в заключение нашего критического брюзжания скажем о чем-то более веселом. Если только можно считать веселым, то, что многие джазмены, ранее считавшиеся бедными, обзавелись "тачками". Притом, не какими-нибудь "Запорожцами" или "Москвичами", а "фирменными" - респектабельными иномарками. Два барабанщика, например, ездят на "Мерсах", от них и басисты, с пианистами не отстают - догоняют их на "Фордах" и "Тойотах"! Это все представители нового поколения, хотя и старый и седой "граф" Альт-Герман не уступает моло-дежи "проезжую часть" на своем джипе "Чероки". Еще приятно, что вышеуказанные музыканты сплотились в некие "группы захвата". Захватывают (без кавычек) все "халтуры" в ресто¬ранах, барах и клубах одни и те же лица. У них мо-бильные телефоны, которые стрекочут не умолкая, и они, к тому же, овладели сложным искусством леви-тации, способностью мгновенно перемеща¬ться в любую точку Москвы, где запахло "баксами". Можно зайти в один и тот же вечер, например, в "Форте" и "Ле-клуб" и с удивлением отме¬тить, что играют в обоих местах в одно и тоже время одни и те же люди - мистика какая-то! Так что, и не так уж плохо живется нынче джазменам на Руси!21.04.2000
© Copyright: Георг Альба, Список
понедельник, 28 декабря 2009 г.
Допрос джазмена из романа "Страна Попсовия" (Проза Ру).
Бутырки. Следственный изолятор. Притушенный свет, да едва слышное шлепанье по каменному полу штиблет призрака Емельки Пугачева. За столом молодой кучерявый прокуратор-следователь со скрещенными гитарами на погонах (внешне постаревший «битл»). Перед ним на табурете - сгорбившийся пожилой гражданин в американских шмотках, считавшихся модными лет сорок назад. Как и положено – яркая лампа бьет в лицо допрашиваемого. - Ваше имя? - Мое?- Свое я знаю! - Козел на саксе. - «Козел» имя? «На саксе» фамилия? - Так точно, ваше благородие. Писарь, лихо заломив шапку, увлеченно заклекотал чернильницей. - С чего начиналась ваша подрывная деятельность? - Был стилягой, слушал «Голос Америки», учился в МАРХИ… - Да мы с вами коллеги. Я тоже окончил, только позже… Продолжайте! - Затем увлекся «музыкой толстых», а дальше вы и сами все знаете: «Арсенал», джаз-рок, фьюжн, брейк-данс… - И ни одной песни не сподобились? - Да слов подходящих не было. -Как не было? Столько поэтов, столько… Скажите уж честно – не хотели, и вам смягчат. - Ну, не хотел. -А если сейчас слова предложат, смогёте? - Попробую, ваше благородие. - На «квасофоне», говорят, всю жизнь играете? - Да, на нем самом и еще в преферанс. - И не надоело? - В преферанс? - Да нет же. Это хорошая игра. Сам слаб до нее. Я про «квасофон»? - Да уж сил нет! - Ну, тогда - за песню, пока не поздно! - Раньше я считал, что жизнь Иисуса – пример антикарьры, но когда узнал, что Эндрю Ллойд Вебер получил за свой мюзикл миллионы, так думать перестал. - Вот и хорошо, что все поняли. - Но все равно, если Америка дает безбедность, то Россия – бессмертие. - Тем более что смертную казнь у нас отменили. К тому же, Америка живет вчерашним днем: у нас уже сегодня, а у них еще вчера! Кстати по милостивому указу императрицы, в наказанье поклонникам жанра, передача «40 лет с джазом» будет демонстрироваться в течение сорока лет. - Вот это гуманно! Лишь бы дожить, ваше Высокородие. -А вы говорят, и тайный мастер хулиганско-блатных песен? Ну-ка, сбацайте!» Подследственный вскочил, сразу помолодев, и стал откалывать коленца, напевая скрипучим тенорком: Любит он, покушав сала, Искры высекать кресалом. Навострила мышка ушко - где-то ждет ее ловушка. Возвратясь в одесский порт, наш моряк привез импорт. Кот забрался на карниз, Не боясь паденья вниз. Что пристал как банный лист К пациенту окулист? На один лишь только миг Выключи свой динамик! Припаял не тот диод Этот мастер, идиот. Писчий бросил перо и, схватив стоявшую в углу среди винтовок и автоматов балалайку, стал лихо подыгрывать солисту. Положил он ровно в ряд и гранаты и снаряд, а потом пошел в нарядсразу раза три подряд. Часовой стоит в шинели. Сосны все кругом да ели. Кашу всю бойцы доели, А еще просить не смели. Плясун-певец перевел дух – не молод уже. Бутафорско-резиновые стены камеры прогнулись и заколыхались от скопления за ними слушающих. - Давай еще, сыпь да погорячей! – слышалось из-за кулис. - Давайте еще, коль контингент просит, - разрешил коллега-архитектор в погонах. Вот идет по полю Машка, У нее в руке ромашка. Порвана на ней рубашка. Вслед идет приятель Сашка. Нужен мне в хозяйстве веник Да вот только нету денег. Говорят, что только в Вене, Их дают без всяких денег. Бурный «челноков» потокУстремился на Восток. Друг на друга наступают, Шмотки в Турции скупают, А затем везут в Россию. Цену сбавить не проси. Получить хотят навар За говенный свой товар. Наконец, резиновые стены не выдержали, и камера заполнилась слушателями, обладателями разных уголовных статей, но не доходов. Кто в кандалах, кто в наручниках, кто вольноотпущенный. Все, как по команде, уселись в кружок, оставив достаточно места для шаманствования выступающего, и подбодряюще хлопали в такт, конечно на первую (православную) долю. - Мне вы дайте острый серп, -Вопрошает старый серб.Жопу вытирать без ваты Мастера одни хорваты! А воинственны как горцы Среди них лишь черногорцы. Любят спать, открыв оконца, Не боясь, лишь македонцы. Пьяные вокруг все лица, Словно буквы «кириллицы». Покупают бабы бусы. Мимо мчатся автобусы. Закрутил купец усы, Гирю бросил на весы. В конуре тепло и сухо. Мирно спит с щенками сука. Пете села на нос мушка, Загремела погремушка. Гордо реет красный флаг, А под флагом тем Гулаг. - Ну, вы с этим поосторожней, - одернул следователь! Продолжайте. Джаз играет тенорист, Взрыв готовит террорист! - Весьма самокритично, хоть вы и альтист по первому вероисповеданию! Жил во Франции Стендаль, Получил за труд медаль. Если пить аэрозоль – Будет в животе мозоль. (Зэки понимающе засмеялись). На коне, тонка и звонка, В лес въезжает амазонка. (Напоминание о женщине вызвало одобрительный ропот). Чем прославился Тацит? В печке жег он антрацит.В общежитье на Плющихе На ночь щи едят ткачихи. За стеной завыл клаксон. Ну, какой теперь уж сон? И действительно засигналил «воронок» - новых доставили. А «козел на саксе», войдя в раж, не мог остановиться. Упоенно слушал его и, похожий на Макара Андреевича, следователь. Коль в башку ударит хмель, То полезешь и на ель. Вам известно, что де Ниро Ест все блюда без гарнира? Поглотила лошадь тина. Эх, печальная картина! Тучи скрыли горизонт, Открывать пора нам зонт. Если глубока траншея, То не страшна пуля шее. Прочитав поэму Блока, Съешьте два иль три яблока. Варится в котле уха, Расцвела черемуха. Прожужжав над правым ухом, На говно уселась муха. Пес нашел на свалке кость. Вот, как развита меткость! Но пришел незваный гость, Пес залаял, бросив кость. Вьется пыльная дорога, Ногу сводит судорога.Подтвердилась ваша версия. Не случайность, а диверсия! - Это вы о чем? – насторожился следователь и стал грозным, бывалом основателем «Мышиной премии». – Всем разойтись по камерам! Конвой, охрана! Стены привести в надлежащий вид! -Ты наш, чувак! – похлопали по плечам певуна и танцора вырвавшиеся из параллельного мира призраки Стеньки и Емельки. Но никто этого вольнодумства, конечно, не заметил. Писарь отложил балалайку и взял в руки перо. - Итак, товарищ «Козел на саксе», учитывая вашу ранее скрываемую невероятную подкованность в народных жанрах, будем лично ходатайствовать пред императрицей о смягчении вашего наказания, вплоть полного прощения с возвращением домов, усадеб и крепостных. Вы свободны. Стража, увести, Семена Алексеича. - Благодарствую, господин следователь. Только позвольте я на прощанье еще сбацаю. - Ну, что ж, валяйте, коль не устали! И он, не смотря на свои «года - его богатство», пошел по кругу вприсядку, приговаривая: Перед выходом в эфирДиктор пьет всегда кефир. Коль устали от «программов», Засадите двести граммов. Чтоб не скучно было в Мэрии, В ней торгуют парфюмерией. Какой вождь, Не любит дождь? Но, если надо, Стерпит и торнадо. «Козел на саксе» остановился и сказал: - А в заключение совет старого повара: Вместо мяса бросьте в щи Неизвестно чьи мощи! ,
Ристалище на ипподроме и великий "джем".
ГЛ. 1 Ристалище, два товарища и «джем».
На двери подъезда белел клочок бумаги: «В связи с проведением специального мероприятия, убедительная просьба с 12.00 до 15.00 часов 22. 07. 2006 года, держать закрытыми окна, форточки и балконные двери в своих квартирах.
Благодарим за понимание и оказание содействия.
Руководство ОВД Пресненского района УВД ЦФО г. Москвы».
Что случилось? Почему окна и форточки закрывать? Газовые учения? Ах, вспомнил! По телику сообщалось, что сегодня почему-то у нас на ипподроме, который находится на Беговой (мост перейти), состоится встреча глав государств «восьмерки». И мимо нашего дома проследуют эскорты. Вон оно, в чем дело… Не высовывайся, кому не надо, и не смей целиться из ружья или рогатки. Так, значит, и движение лишнего автотранспорта перекроют, да и снайперы должны, по идее, сидеть карлсонами на крышах.
Выглянул в окно: действительно, на доме, что наискосок, где некогда было общежитие трамвайщиков, на крыше видны фигурки – с понтом крышу починяют. А вдоль всей проезжей части как верстовые столбы выросли будто бы непричастные к событию милиционеры. За оградой кладбища, что слева, между крестов и надгробных изваяний, виднелись недвусмысленные стволы винтовок с отражавшими солнце оптическими прицелами. Так что путь важных особ был надежно обезопашен.
Дело в том, что на ипподроме состоится невсамделишный поединок глав государств, верхом на лошадях и облаченных в рыцарские доспехи, как на средневековых турнирах. Цель поединка – выяснить: у кого джаз лучше, а потом уж и подписать нужные документы о сотрудничестве и заключить обоюдовыгодные договоры. Наш император джаза Валентин Валентинович Шпицрутин, с детства занимался, помимо игры на саксофоне, фехтованием, верховой ездой, как и положено, в уважающих себя царских семьях, а также и модным каратэ, исходя из соображения, что на охрану надейся, но сам не плошай.
Принимали участие в торжестве, в качестве музыкального сопровождения, аж четыре биг-бэнда: Егора Жораняна, Антония Тролля, Викентия Лифчикова и Игнатия Брутмана. Все они должны услаждать слух почетных гостей звуками приятных и знакомых мелодий. Оркестры расположились по четырем углам огромного поля, и для координации действий пользовались сотовой связью. По окончании основного мероприятия прямо на поле должен был состояться гала-концерт с участием звезд эстрады, рок и поп-команд, который из-за обилия артистов грозил затянуться до глубокой ночи. Как известно, император не особо жаловал отечественную эстраду в отличие от Госдумы, где все только и бредили цыганщиной, блатягой (шансон) и попсой. Поэтому между парламентом и государем часто возникали разногласия, и каждая из сторон не терпела одна другую. Еще в правление прежнего императора Ельца Первого, тоже поклонника джаза, подобное противоречие дошло до крайних степеней. Представители несговорчивого парламента заперлись в Белом Доме, вместо работы, приглашая к себе в гости популярных эстрадных артистов и слушая их пение изо дня в день. Это не могло не привести в бешенство царя, и он приказал своему маршалу Скворцову расстрелять из танков непокорных парламентариев. Мудрому и единственно правильному решению рукоплескал весь цивилизованный мир, а небывалое зрелище транслировалось в прямом эфире на всю Вселенную. Белый дом от копоти возникшего пожара почернел и с тех пор стал зваться Черным, что даже лучше, чтобы не путать с Емерихамским Белым Домом, где тогдашний «ихний» президент баловался с сикритуткой Моникой, бросив все государственные дела. Пока девушка делала Клинтору минет, коварный Беня Ладын готовил свой исторический теракт с вонзанием самолетов в небоскребы. Но это все в прошлом, и президент у них теперь другой, более серьезный. Другой, по имени Мунш, приехал дружественно сразиться с нашим молодым императором, дабы выяснить в поединке, чей джаз лучше и джазовее. Все предшествующие годы Россия не только отставала в этом жанре от Емерики, но и боролась с ним, насаждая в своем идеологическом «огороде» бойкие сорняки, как-то: псевдорок, попсу, цыганщину и блатягу.
И вот всадники, облаченные в доспехи и шлемы с опущенными забралами, с пиками и щитами в руках, с мечами на боку, по сигналу рефери, чью обязанность в данном случае исполнял Огородный артист России, Иона Газон, ринулись навстречу друг другу. Оркестры одновременно заиграли – в четыре «смычка» - знаменитую Take the “A” train. Всадники сшиблись, полетели искры от железных доспехов, но никаких взаимных увечий не последовало – лишь копья сломались о непробиваемые щиты. Представитель фирмы “Reebok” покраснел от смущения (копья некачественные) – это его фирма изготовила экипировку. Бойцы снова разъехались, вынув мечи из ножен, и приготовившись к новой атаке. Остальные главы государств, сидя на почетных трибунах, свистели и улюлюкали, сливаясь в едином порыве с остальной VIP-публикой, чьи «Мерседесы», «Бэнтли» и прочие «Гранд-чероки» дружно вздрагивали на специальной стоянке, переживая за своих владельцев. Вдалеке облизывались как масленичные коты угонщики, тоже нагрянувшие к месту торжества, надеясь поживиться, но усиленная охрана не давала им такой возможности.
Всадники сблизились вновь и скрестили мечи. Заохали и завскрикивали дамы, в их числе и сентиментальная Ангела Меркель, но опять обошлось, и головы бойцов остались на своих местах. Наш император отличный фехтовальщик в отличие от техасца Мунша, не державшего никогда в руках ни шпаги, ни меча, а лишь кнут. Поэтому было видно заметное превосходство нашего. Далее Мунш не только выронил меч, но и сам вылетел из седла и, откинув забрало, подал знак, что сдается. Оркестры заиграли с удвоенной силой, сделав одновременно модуляцию на полтона вверх. Рефери засвистел, заглушая оркестры, будучи мужчиной мощного телосложения, с большим объемом легких, натренированных исполнением в течение долгих лет бесчисленного количества песен советских композиторов.
Наш император тоже спрыгнул с коня, снял шлем и, обняв коллегу, стал приветливо махать рукой болельщикам. Трибуны ревели, оркестры поочередно исполнили гимны двух стран: российский - «Мурку», принятый и одобренный Думой еще в двухтысячном году, и ихний, Емерихамский (Какой у них там? Леший его знает!) Откланявшись, бойцы ушли с поля брани, и обещанный концерт хлынул мутным потоком, словно прорвало канализацию.
Первой выступала группа «Оторвало ногу». Успех неимоверный. За ними – команда «Вырви глаз». Когда те и другие вдоволь накричалась, их сменил целиком девичий коллектив «Вопящие», и тоже обрел бурный успех. После них вышел с одинокой гитаркой бывший санитар «Скорой помощи» Шлагбаум. За ним заверещала сутулая дылда Угорелик со своим мерцающим (то бывший, то настоящий) муженьком, низкорослым, но наглым Цимбало; а за ними – странный дуэт: Придурченко и Моисей Борисов… Остановимся, господа! Будя! Всех не перечесть – пусть не обижаются, кого забыли – потому что, как говорится в Евангелиях, «имя им легион».
К счастью любителей джаза, погода не дала бесчинству длиться слишком долго – ударил проливной с градом, будто небо возмутилось непотребным «искусством» - и пришлось сворачивать лавочку. Дипломаты, главы государств и вип-персоны под охраной верных секьюрити побежали к своим авто и, нырнув в них, помчались в резиденции, «мариотты», «президент-отели» и на «Рублевку».
Два друга, поэт-драматург Фома Никудышников и композитор-аранжировщик и вообще джазмен Ерема Неудачников сидели за столом при свете настольной лампы – поздний вечер – и беседовали «за жисть». Конечно, на столе присутствовало и нечто спиртное – не без того, но речь, разумеется, шла об искусстве. Драматург собирался писать пьесу на актуальную тему, и решил почитать товарищу из написанного – пока лишь перечень персонажей.
- Итак, слушай, - обратился Никудышников, - действующие лица: Альт-Герман, седой граф, джазмен, играющий на альтгорне вечно не в тех тональностях, как принято у людей; Марк Нахалов, передовой режиссер, первым предложивший выбросить ненужного больше вождя мирового пролетариата на помойку и отдать усыпальницу под филиал, вверенного ему тятра «Немецкий Комсомолец»; Марк Грозовский, тоже передовой режиссер, прозванный за свои дерзкие эксперименты «грозой традиции», и прихвативший под свой тятэр старинное зданьице у Никитских ворот; Марк Пинков, известный композитор, пишущий для тятра и милиции; Марк Пикапский, руководитель ансамбля ударных инструментов, исполняющий только евангард…
- Что это у тебя сплошные «марки»? Никак дело на почте будет происходить? – ухмыльнулся Неудачников.
- Сейчас пойдут и «конверты»… Марки кончились! Слушай дальше: Щетинкин, режиссер-евангардист из молодых, ставящий в своих пьесах все с ног на голову; Чернокотов, композитор, классик эстрадной песни, симпатизирующий джазу или даже, более того, не чуждый – сам пописывал; Газон Иона Добрынич, корифей эстрадной песни, мэтр, всячески зслуженно-загруженно-народно-огородный. Что ни попроси - все споет. Баритон, к тому же… – Никудышников прервался, чтобы глотнуть вина. – Далее: Некочегаров-Неплотников Спиридон Родионыч, муж известной плясуньи и композитор, пишущий для нее балеты и переделывающий на балетный лад все, что она ни попросит.
- Это ты по моему учителю прошелся! Я у него занимался в хонсерватории, - заметил Неудачников и тоже выпил.
- Пугалова, девичья фамилия Ухвачева, Анна Емельяновна – мать русско-советской эстрады; Укоров, ейный молодой супруг, тоже певун.
- Это та, что с «Арлекино» начала? – уточнил Ерема и долил себе и товарищу.
- Да! Дальше: Троекуров Аполлон Аполлоныч, известнейший поэт с шарфиком на шее; Глызманов, лихой певун-прыгун, делающий сальто на сцене в свои пятьдесят. И вирши и музыка всегда его. Злопыхателями прозванный «хорьком в шинели»… Теперь снова из мира тятра: Пинкус да Гамма, режиссер-новатор испанских кровей, чей девиз – «Шиворот на выворот!»
- Как много действующих лиц! – слегка подустал слушатель.
- Еще чуток потерпи! Иуда Мудашкин, грек, известный модельер маленького росточка с челкой и улыбкой под ней. Для кого только не шил! Щебеньщиков, известный бард с буддийской бородкой; Шлагбаум, другой бард, способный, стоя один на сцене с гитаркой, делать аншлаги в зале «Россия» целую неделю. Оба ленинградцы… – Драматург перевел дыхание.
- Еще не все? – забеспокоился Неудачников.
- Дело к концу идет, не волнуйся! Последние… Брутман, великий русский народный саксофонист, сокращенно – ВРНС; Раскорякин, артист тятра и кино с монгольской внешностью и русской душой; Сиюминуткин, популярный эстрадный певун, любимец домохозяек и дам, у которых вот-вот «улетят последние грачи»; Сукинсынов, хрипун, утверждающий, что родился на краю проруби – мать хотела утопить поганца (жаль, что не сделала!).
- Ну, все? – не выдержал Неудачников.
- Двое последних: Миллиграмм, режиссер-новатор, поклонник Чекасина и его окрестностей и, наконец, Небодайте, певунья, дочь ранее названной матери советской эстрады. Ух, устал! – Никудышников опрокинул полный стакан и стал икать, отдыхая.
- Прямо как у Горького в «На дне… открытых дверей!» - потянулся за второй бутылкой Неудачников. (Для справки: пили сухое вино, устав от крепких и крепленых напитков). – Сколько всего исполнителей?
- Двадцать три.
- Уж добавил бы для ровного счета еще одного. Например, этого… Как его? Ну…
«Наклонись, я тебя клонировать буду.
На что ты меня хочешь склонировать?»
- Ах, этого! Пидора, что ли? Ну, пусть будет еще и Моисей Борисов.
- Вот теперь порядок!
В рамках саммита «большой восьмерки», помимо ристалища на ипподроме, состоялись встречи - «джемсэшнс» и в столичных джазовых клубах, с участием джазменов из Емерики и Евросоюза. Наиболее впечатляющим стал «джем» в «Ля-бемоль – клубе», что на Таганке в помещении прославленного тятра Юрия Всемилюбимова. Набилось много обожателей горячей музыки, несмотря на кусачую цену входного билета. Непопавшие толпились у входа, в надежде уловить случайные звуки, возможно долетящие до них сквозь толстенные кирпичные стены здания или из иногда открывающихся входных дверей для впуска запоздавшего важного гостя.
На сцене бушевал блюз. Солировал емерихамский гость Рэнди Бреккер, толстый как Тартарен из Тараскона дядечка с не до конца седой бородой и дурацкой шапочкой на лысеющей голове. Играл он в так называемой «современной манере», когда черное становится белым и наоборот. Аккомпанемент отечественного пианиста полностью стилистически соответствовал солисту – за роялем молодой талант Яшокунь (фамилия такая). Емерихамца сменил наш седой граф Альт-Герман с флюгельгорном, и заиграл еще современней, заткнув, как говорится, ентова гостя «за пояс». Так вам, емерихамцы! Коль наш император победил вашего президента на поле брани, то и на сцене мы вам покажем «кузькину мать», как говаривал некогда один из русских царей, Сергей Никитич Хрящёв.
Третьим заиграл великий русский народный саксофонист Игнатий Брутман, полностью «убрав» ранее отзвучавших мастеров. Потом на сцену полезли все, кому не лень, и благое начинание постепенно стало превращаться в привычную вакханалию…
На «джем» неожиданно явились оба участника поединка – ряд кресел в небольшом, но уютном «Ля-бемоль клубе» пустовал и охранялся специальными людьми. Главы государств пришли поболеть, каждый за своих представителей. Как мы знаем, всех забивал своей неуемной игрой ВРНС (Великий Русский Народный Саксофонист). Он в отличие от остальных участников не только дудел в свою дуду, но и делал это «в полете», порхал над сценой, будучи привязан тросом или канатом за спину. Емерихамская делегация такой прыти не ожидала, и была морально подавлена. Снова назревала победа русского оружия. Император Джаза бурно аплодировал находчивости соотечественника и все поворачивался к погрустневшему Мушу – как мы вам, а?
Полезли на сцену и наши ветераны: Алексей Баранов со своим ансамблем «Каземат», исполнявшем давно набивший всем оскомину джаз-рок и «фьюжн»; Жоранян с возрожденной «Гармонией». Но успеха не имели. Нервно и покорно дожидались в очереди Викентий Лифчиков с биг-бендом и Антоний Тролль с «Мы из жести». Выглядывал из сортира и застенчивый Абросимов с сопрано-саксофоном в руках, давно прекративший таскать тяжелый футляр с тенором – здоровье не позволяло. Но его все время оттесняли молодые и нахальные братья Григ, дальние родственники и потомки великого норвежского композитора. Они считались непревзойденными мастерами «пурги» (такого стремительного перебирания клапанов), что соревноваться в скорости с ними мог только их отец, профессор джазового пианизма, Огородный артист России. Но летающий как вагнеровская валькирия ВНРС и их «убрал», так что равных ему не было, и не могло быть. Даже, если бы сам покойный Джон Колтрейн воскрес, то, наверняка, бухнулся бы в ноги нашему гению: научи, мол, браток! Как это ты так умудряешься? За Чарли Паркера, конечно, не ручаемся – неизвестно как бы он отреагировал на игру ВРНС, будучи очень щепетильным в вопросах точного обыгрывания гармонии, и в вопросах стиля.
Ну, вот мы, как и обещали, вернулись к «джему» и более подробней провентилировали этот вопрос. Ты доволен читатель? Вот и хорошо. Теперь смело можем переходить к следующей главе, хотя, признаюсь, и не знаю, о чем писать далее… Название «Империя джаза» очень сужает тему, а хотелось бы простора, так что положимся на авось или на то, куда кривая вывезет.
ГЛ
На двери подъезда белел клочок бумаги: «В связи с проведением специального мероприятия, убедительная просьба с 12.00 до 15.00 часов 22. 07. 2006 года, держать закрытыми окна, форточки и балконные двери в своих квартирах.
Благодарим за понимание и оказание содействия.
Руководство ОВД Пресненского района УВД ЦФО г. Москвы».
Что случилось? Почему окна и форточки закрывать? Газовые учения? Ах, вспомнил! По телику сообщалось, что сегодня почему-то у нас на ипподроме, который находится на Беговой (мост перейти), состоится встреча глав государств «восьмерки». И мимо нашего дома проследуют эскорты. Вон оно, в чем дело… Не высовывайся, кому не надо, и не смей целиться из ружья или рогатки. Так, значит, и движение лишнего автотранспорта перекроют, да и снайперы должны, по идее, сидеть карлсонами на крышах.
Выглянул в окно: действительно, на доме, что наискосок, где некогда было общежитие трамвайщиков, на крыше видны фигурки – с понтом крышу починяют. А вдоль всей проезжей части как верстовые столбы выросли будто бы непричастные к событию милиционеры. За оградой кладбища, что слева, между крестов и надгробных изваяний, виднелись недвусмысленные стволы винтовок с отражавшими солнце оптическими прицелами. Так что путь важных особ был надежно обезопашен.
Дело в том, что на ипподроме состоится невсамделишный поединок глав государств, верхом на лошадях и облаченных в рыцарские доспехи, как на средневековых турнирах. Цель поединка – выяснить: у кого джаз лучше, а потом уж и подписать нужные документы о сотрудничестве и заключить обоюдовыгодные договоры. Наш император джаза Валентин Валентинович Шпицрутин, с детства занимался, помимо игры на саксофоне, фехтованием, верховой ездой, как и положено, в уважающих себя царских семьях, а также и модным каратэ, исходя из соображения, что на охрану надейся, но сам не плошай.
Принимали участие в торжестве, в качестве музыкального сопровождения, аж четыре биг-бэнда: Егора Жораняна, Антония Тролля, Викентия Лифчикова и Игнатия Брутмана. Все они должны услаждать слух почетных гостей звуками приятных и знакомых мелодий. Оркестры расположились по четырем углам огромного поля, и для координации действий пользовались сотовой связью. По окончании основного мероприятия прямо на поле должен был состояться гала-концерт с участием звезд эстрады, рок и поп-команд, который из-за обилия артистов грозил затянуться до глубокой ночи. Как известно, император не особо жаловал отечественную эстраду в отличие от Госдумы, где все только и бредили цыганщиной, блатягой (шансон) и попсой. Поэтому между парламентом и государем часто возникали разногласия, и каждая из сторон не терпела одна другую. Еще в правление прежнего императора Ельца Первого, тоже поклонника джаза, подобное противоречие дошло до крайних степеней. Представители несговорчивого парламента заперлись в Белом Доме, вместо работы, приглашая к себе в гости популярных эстрадных артистов и слушая их пение изо дня в день. Это не могло не привести в бешенство царя, и он приказал своему маршалу Скворцову расстрелять из танков непокорных парламентариев. Мудрому и единственно правильному решению рукоплескал весь цивилизованный мир, а небывалое зрелище транслировалось в прямом эфире на всю Вселенную. Белый дом от копоти возникшего пожара почернел и с тех пор стал зваться Черным, что даже лучше, чтобы не путать с Емерихамским Белым Домом, где тогдашний «ихний» президент баловался с сикритуткой Моникой, бросив все государственные дела. Пока девушка делала Клинтору минет, коварный Беня Ладын готовил свой исторический теракт с вонзанием самолетов в небоскребы. Но это все в прошлом, и президент у них теперь другой, более серьезный. Другой, по имени Мунш, приехал дружественно сразиться с нашим молодым императором, дабы выяснить в поединке, чей джаз лучше и джазовее. Все предшествующие годы Россия не только отставала в этом жанре от Емерики, но и боролась с ним, насаждая в своем идеологическом «огороде» бойкие сорняки, как-то: псевдорок, попсу, цыганщину и блатягу.
И вот всадники, облаченные в доспехи и шлемы с опущенными забралами, с пиками и щитами в руках, с мечами на боку, по сигналу рефери, чью обязанность в данном случае исполнял Огородный артист России, Иона Газон, ринулись навстречу друг другу. Оркестры одновременно заиграли – в четыре «смычка» - знаменитую Take the “A” train. Всадники сшиблись, полетели искры от железных доспехов, но никаких взаимных увечий не последовало – лишь копья сломались о непробиваемые щиты. Представитель фирмы “Reebok” покраснел от смущения (копья некачественные) – это его фирма изготовила экипировку. Бойцы снова разъехались, вынув мечи из ножен, и приготовившись к новой атаке. Остальные главы государств, сидя на почетных трибунах, свистели и улюлюкали, сливаясь в едином порыве с остальной VIP-публикой, чьи «Мерседесы», «Бэнтли» и прочие «Гранд-чероки» дружно вздрагивали на специальной стоянке, переживая за своих владельцев. Вдалеке облизывались как масленичные коты угонщики, тоже нагрянувшие к месту торжества, надеясь поживиться, но усиленная охрана не давала им такой возможности.
Всадники сблизились вновь и скрестили мечи. Заохали и завскрикивали дамы, в их числе и сентиментальная Ангела Меркель, но опять обошлось, и головы бойцов остались на своих местах. Наш император отличный фехтовальщик в отличие от техасца Мунша, не державшего никогда в руках ни шпаги, ни меча, а лишь кнут. Поэтому было видно заметное превосходство нашего. Далее Мунш не только выронил меч, но и сам вылетел из седла и, откинув забрало, подал знак, что сдается. Оркестры заиграли с удвоенной силой, сделав одновременно модуляцию на полтона вверх. Рефери засвистел, заглушая оркестры, будучи мужчиной мощного телосложения, с большим объемом легких, натренированных исполнением в течение долгих лет бесчисленного количества песен советских композиторов.
Наш император тоже спрыгнул с коня, снял шлем и, обняв коллегу, стал приветливо махать рукой болельщикам. Трибуны ревели, оркестры поочередно исполнили гимны двух стран: российский - «Мурку», принятый и одобренный Думой еще в двухтысячном году, и ихний, Емерихамский (Какой у них там? Леший его знает!) Откланявшись, бойцы ушли с поля брани, и обещанный концерт хлынул мутным потоком, словно прорвало канализацию.
Первой выступала группа «Оторвало ногу». Успех неимоверный. За ними – команда «Вырви глаз». Когда те и другие вдоволь накричалась, их сменил целиком девичий коллектив «Вопящие», и тоже обрел бурный успех. После них вышел с одинокой гитаркой бывший санитар «Скорой помощи» Шлагбаум. За ним заверещала сутулая дылда Угорелик со своим мерцающим (то бывший, то настоящий) муженьком, низкорослым, но наглым Цимбало; а за ними – странный дуэт: Придурченко и Моисей Борисов… Остановимся, господа! Будя! Всех не перечесть – пусть не обижаются, кого забыли – потому что, как говорится в Евангелиях, «имя им легион».
К счастью любителей джаза, погода не дала бесчинству длиться слишком долго – ударил проливной с градом, будто небо возмутилось непотребным «искусством» - и пришлось сворачивать лавочку. Дипломаты, главы государств и вип-персоны под охраной верных секьюрити побежали к своим авто и, нырнув в них, помчались в резиденции, «мариотты», «президент-отели» и на «Рублевку».
Два друга, поэт-драматург Фома Никудышников и композитор-аранжировщик и вообще джазмен Ерема Неудачников сидели за столом при свете настольной лампы – поздний вечер – и беседовали «за жисть». Конечно, на столе присутствовало и нечто спиртное – не без того, но речь, разумеется, шла об искусстве. Драматург собирался писать пьесу на актуальную тему, и решил почитать товарищу из написанного – пока лишь перечень персонажей.
- Итак, слушай, - обратился Никудышников, - действующие лица: Альт-Герман, седой граф, джазмен, играющий на альтгорне вечно не в тех тональностях, как принято у людей; Марк Нахалов, передовой режиссер, первым предложивший выбросить ненужного больше вождя мирового пролетариата на помойку и отдать усыпальницу под филиал, вверенного ему тятра «Немецкий Комсомолец»; Марк Грозовский, тоже передовой режиссер, прозванный за свои дерзкие эксперименты «грозой традиции», и прихвативший под свой тятэр старинное зданьице у Никитских ворот; Марк Пинков, известный композитор, пишущий для тятра и милиции; Марк Пикапский, руководитель ансамбля ударных инструментов, исполняющий только евангард…
- Что это у тебя сплошные «марки»? Никак дело на почте будет происходить? – ухмыльнулся Неудачников.
- Сейчас пойдут и «конверты»… Марки кончились! Слушай дальше: Щетинкин, режиссер-евангардист из молодых, ставящий в своих пьесах все с ног на голову; Чернокотов, композитор, классик эстрадной песни, симпатизирующий джазу или даже, более того, не чуждый – сам пописывал; Газон Иона Добрынич, корифей эстрадной песни, мэтр, всячески зслуженно-загруженно-народно-огородный. Что ни попроси - все споет. Баритон, к тому же… – Никудышников прервался, чтобы глотнуть вина. – Далее: Некочегаров-Неплотников Спиридон Родионыч, муж известной плясуньи и композитор, пишущий для нее балеты и переделывающий на балетный лад все, что она ни попросит.
- Это ты по моему учителю прошелся! Я у него занимался в хонсерватории, - заметил Неудачников и тоже выпил.
- Пугалова, девичья фамилия Ухвачева, Анна Емельяновна – мать русско-советской эстрады; Укоров, ейный молодой супруг, тоже певун.
- Это та, что с «Арлекино» начала? – уточнил Ерема и долил себе и товарищу.
- Да! Дальше: Троекуров Аполлон Аполлоныч, известнейший поэт с шарфиком на шее; Глызманов, лихой певун-прыгун, делающий сальто на сцене в свои пятьдесят. И вирши и музыка всегда его. Злопыхателями прозванный «хорьком в шинели»… Теперь снова из мира тятра: Пинкус да Гамма, режиссер-новатор испанских кровей, чей девиз – «Шиворот на выворот!»
- Как много действующих лиц! – слегка подустал слушатель.
- Еще чуток потерпи! Иуда Мудашкин, грек, известный модельер маленького росточка с челкой и улыбкой под ней. Для кого только не шил! Щебеньщиков, известный бард с буддийской бородкой; Шлагбаум, другой бард, способный, стоя один на сцене с гитаркой, делать аншлаги в зале «Россия» целую неделю. Оба ленинградцы… – Драматург перевел дыхание.
- Еще не все? – забеспокоился Неудачников.
- Дело к концу идет, не волнуйся! Последние… Брутман, великий русский народный саксофонист, сокращенно – ВРНС; Раскорякин, артист тятра и кино с монгольской внешностью и русской душой; Сиюминуткин, популярный эстрадный певун, любимец домохозяек и дам, у которых вот-вот «улетят последние грачи»; Сукинсынов, хрипун, утверждающий, что родился на краю проруби – мать хотела утопить поганца (жаль, что не сделала!).
- Ну, все? – не выдержал Неудачников.
- Двое последних: Миллиграмм, режиссер-новатор, поклонник Чекасина и его окрестностей и, наконец, Небодайте, певунья, дочь ранее названной матери советской эстрады. Ух, устал! – Никудышников опрокинул полный стакан и стал икать, отдыхая.
- Прямо как у Горького в «На дне… открытых дверей!» - потянулся за второй бутылкой Неудачников. (Для справки: пили сухое вино, устав от крепких и крепленых напитков). – Сколько всего исполнителей?
- Двадцать три.
- Уж добавил бы для ровного счета еще одного. Например, этого… Как его? Ну…
«Наклонись, я тебя клонировать буду.
На что ты меня хочешь склонировать?»
- Ах, этого! Пидора, что ли? Ну, пусть будет еще и Моисей Борисов.
- Вот теперь порядок!
В рамках саммита «большой восьмерки», помимо ристалища на ипподроме, состоялись встречи - «джемсэшнс» и в столичных джазовых клубах, с участием джазменов из Емерики и Евросоюза. Наиболее впечатляющим стал «джем» в «Ля-бемоль – клубе», что на Таганке в помещении прославленного тятра Юрия Всемилюбимова. Набилось много обожателей горячей музыки, несмотря на кусачую цену входного билета. Непопавшие толпились у входа, в надежде уловить случайные звуки, возможно долетящие до них сквозь толстенные кирпичные стены здания или из иногда открывающихся входных дверей для впуска запоздавшего важного гостя.
На сцене бушевал блюз. Солировал емерихамский гость Рэнди Бреккер, толстый как Тартарен из Тараскона дядечка с не до конца седой бородой и дурацкой шапочкой на лысеющей голове. Играл он в так называемой «современной манере», когда черное становится белым и наоборот. Аккомпанемент отечественного пианиста полностью стилистически соответствовал солисту – за роялем молодой талант Яшокунь (фамилия такая). Емерихамца сменил наш седой граф Альт-Герман с флюгельгорном, и заиграл еще современней, заткнув, как говорится, ентова гостя «за пояс». Так вам, емерихамцы! Коль наш император победил вашего президента на поле брани, то и на сцене мы вам покажем «кузькину мать», как говаривал некогда один из русских царей, Сергей Никитич Хрящёв.
Третьим заиграл великий русский народный саксофонист Игнатий Брутман, полностью «убрав» ранее отзвучавших мастеров. Потом на сцену полезли все, кому не лень, и благое начинание постепенно стало превращаться в привычную вакханалию…
На «джем» неожиданно явились оба участника поединка – ряд кресел в небольшом, но уютном «Ля-бемоль клубе» пустовал и охранялся специальными людьми. Главы государств пришли поболеть, каждый за своих представителей. Как мы знаем, всех забивал своей неуемной игрой ВРНС (Великий Русский Народный Саксофонист). Он в отличие от остальных участников не только дудел в свою дуду, но и делал это «в полете», порхал над сценой, будучи привязан тросом или канатом за спину. Емерихамская делегация такой прыти не ожидала, и была морально подавлена. Снова назревала победа русского оружия. Император Джаза бурно аплодировал находчивости соотечественника и все поворачивался к погрустневшему Мушу – как мы вам, а?
Полезли на сцену и наши ветераны: Алексей Баранов со своим ансамблем «Каземат», исполнявшем давно набивший всем оскомину джаз-рок и «фьюжн»; Жоранян с возрожденной «Гармонией». Но успеха не имели. Нервно и покорно дожидались в очереди Викентий Лифчиков с биг-бендом и Антоний Тролль с «Мы из жести». Выглядывал из сортира и застенчивый Абросимов с сопрано-саксофоном в руках, давно прекративший таскать тяжелый футляр с тенором – здоровье не позволяло. Но его все время оттесняли молодые и нахальные братья Григ, дальние родственники и потомки великого норвежского композитора. Они считались непревзойденными мастерами «пурги» (такого стремительного перебирания клапанов), что соревноваться в скорости с ними мог только их отец, профессор джазового пианизма, Огородный артист России. Но летающий как вагнеровская валькирия ВНРС и их «убрал», так что равных ему не было, и не могло быть. Даже, если бы сам покойный Джон Колтрейн воскрес, то, наверняка, бухнулся бы в ноги нашему гению: научи, мол, браток! Как это ты так умудряешься? За Чарли Паркера, конечно, не ручаемся – неизвестно как бы он отреагировал на игру ВРНС, будучи очень щепетильным в вопросах точного обыгрывания гармонии, и в вопросах стиля.
Ну, вот мы, как и обещали, вернулись к «джему» и более подробней провентилировали этот вопрос. Ты доволен читатель? Вот и хорошо. Теперь смело можем переходить к следующей главе, хотя, признаюсь, и не знаю, о чем писать далее… Название «Империя джаза» очень сужает тему, а хотелось бы простора, так что положимся на авось или на то, куда кривая вывезет.
ГЛ
Министерский джаз.
Министерский джаз. Авиа-налет.
Лексикон молодежных бастардов: «типа, короче, то есть, ну-у-у, позиционировать, озвучивать, в принципе, реально…»
Это так, лирическое отступление, вернее отупление, читатель. У нас же речь пойдет снова о джазе.
Расположено «Министерство попустительства» на Нью-Ореанской площади, что возле метро «Колтрейновская». В центре площади - десятиметровый обелиск ей, Нью-Орлеанской деве с трехметровым веслом в руках. В сумме получается тринадцать, но уж так вышло. Кстати, веслом каменная девушка указывает на ранее «озвученное» министерство. Оно, как и другие заведения подобного типа, имеет свой джазовый оркестр. Мы знаем о существовании джаз-оркестров при «Министерстве путей ложных сообщений», при «Министерстве интимной связи», при «Министерстве модно-водного транспорта» и многих других. Но не будем утомлять читателя дальнейшим перечислением. Самый известный из них, конечно, Ка-Гэ-Бэнд, курируемый лично Валентином Валентиновичем. У нас же речь сейчас не о нем, хотя уважаемый коллектив заслуживает самого пристального внимания, хотя бы со стороны, правоохранительных органов…
Пока не забурлило увлекательное повествование, сообщим обеспокоенному читателю, что любимые им персонажи – Кукловод, Свекловод и Свиновод – никуда не подевались, а вступили в едином порыве в «Союз Бравых Сил» и сейчас дружно посещают все собрания. Им пока не до нас. Но автор искренне заверяет, что с ними мы еще непременно встретимся на страницах нашего любовного романа.
При попустительстве ленивого часового, упоенно слушающего в наушниках любимую группу «Ногу оторвало», входим вместе с Еремой Неудачниковым в роскошно-мраморное здание ранее «озвученного» нами министерства. Пригласил сюда Ерему давний знакомый и старший товарищ Ефим Александрович Сутулых, в оркестре которого наш герой работал в младые годы. Пригласил на репетицию джаз-оркестра, где он сам пристроился в качестве советника-консультанта, типа Воланда районного масштаба. Вместо того, чтобы мирно почивать на заслуженном отдыхе (за восемьдесят) и резаться с себе подобными в картишки или забивать «козла» во дворе известного высотного дома на Котельнической. Там с помощью черной магии заполучил шикарную квартиру еще при саметской власти. Так нет, неутомимый старец не дает покоя ни себе, ни тем, кто помоложе, сыпля идеями и фонтанируя захватывающими проектами. Вот и сейчас заморочил голову руководителю оркестра, предлагая сделать программу в «Джазе только дедушки». Ерему привлек в качестве арон-жировщика и заказал обработать известную мелодию из емерихамского фильма «Джордж Буш из Джинки-джаза». Ерема послушно исполнил поручение и сейчас пришел послушать, как «озвучил» партитуру оркестр. Обработка всем понравилась и руководитель, полковник такой-то, предложил Неудачникову поступить в оркестр штатным арон-жировщиком, зная, что на своей основной работе Ерема получает гроши. Здесь, правда, платили тоже не мешками с золотом. Министерство оказалось прижимистым. Это вам не министерство финансов. Но все-таки копеечка плюс копеечка дадут две копеечки, а это в любом случае лучше, чем одна. Сутулых тоже поддержал идею полковника, соблазнявшего слабовольного арон-жировщика тем, что и на работу-то ему регулярно ходить не обязательно. Сиди себе дома и пиши, выполняя заказы. Но, уже не раз попадавший впросак (между Сциллой и Харибдой) Ерема вспомнил, что, начавшись с джаза, заказы переходят постепенно на эстрадную похабщину и все кончается любимой неисправимым народом «Цыганочкой». Этого-то Ерема больше всего опасался, предпочитая не мараться эстрадой, которую терпеть не мог. «Хоть озолотите, а эту гадость писать не буду!» - в сердцах говорил Ерема и с горя, опрокидывал стакан водки, впадая в протестный запой. Не продавал наш Ерема душу дьяволу ни за какие коврижки, но победа над собой давалась нелегко. Не было исключения и на сей раз. Как говаривал автор «Маленького принца»: - Искушение есть соблазн уступить доводам разума, когда дремлет дух». Разум подъялдыкивал: «Соглашайся! Работа не бей лежачего». К тому же соблазняли в два смычка – полковник и консультант. И Ерема, поддавшись, взял анкеты, чтобы заполнить дома. Придя домой, по пути частично освободившись от чар, начал читать строгие документы. Дойдя до пункта «Указать, где расположены могилы ближайших родственников, номера могил и описать общий вид крестов и надгробий», Ерема бережно сложил листы и спустил их в мусоропровод. Проснувшийся дух победил искусительные доводы разума. Порадуемся за нашего героя!
* * *
Лексикон молодежных бастардов: «типа, короче, то есть, ну-у-у, позиционировать, озвучивать, в принципе, реально…»
Это так, лирическое отступление, вернее отупление, читатель. У нас же речь пойдет снова о джазе.
Расположено «Министерство попустительства» на Нью-Ореанской площади, что возле метро «Колтрейновская». В центре площади - десятиметровый обелиск ей, Нью-Орлеанской деве с трехметровым веслом в руках. В сумме получается тринадцать, но уж так вышло. Кстати, веслом каменная девушка указывает на ранее «озвученное» министерство. Оно, как и другие заведения подобного типа, имеет свой джазовый оркестр. Мы знаем о существовании джаз-оркестров при «Министерстве путей ложных сообщений», при «Министерстве интимной связи», при «Министерстве модно-водного транспорта» и многих других. Но не будем утомлять читателя дальнейшим перечислением. Самый известный из них, конечно, Ка-Гэ-Бэнд, курируемый лично Валентином Валентиновичем. У нас же речь сейчас не о нем, хотя уважаемый коллектив заслуживает самого пристального внимания, хотя бы со стороны, правоохранительных органов…
Пока не забурлило увлекательное повествование, сообщим обеспокоенному читателю, что любимые им персонажи – Кукловод, Свекловод и Свиновод – никуда не подевались, а вступили в едином порыве в «Союз Бравых Сил» и сейчас дружно посещают все собрания. Им пока не до нас. Но автор искренне заверяет, что с ними мы еще непременно встретимся на страницах нашего любовного романа.
При попустительстве ленивого часового, упоенно слушающего в наушниках любимую группу «Ногу оторвало», входим вместе с Еремой Неудачниковым в роскошно-мраморное здание ранее «озвученного» нами министерства. Пригласил сюда Ерему давний знакомый и старший товарищ Ефим Александрович Сутулых, в оркестре которого наш герой работал в младые годы. Пригласил на репетицию джаз-оркестра, где он сам пристроился в качестве советника-консультанта, типа Воланда районного масштаба. Вместо того, чтобы мирно почивать на заслуженном отдыхе (за восемьдесят) и резаться с себе подобными в картишки или забивать «козла» во дворе известного высотного дома на Котельнической. Там с помощью черной магии заполучил шикарную квартиру еще при саметской власти. Так нет, неутомимый старец не дает покоя ни себе, ни тем, кто помоложе, сыпля идеями и фонтанируя захватывающими проектами. Вот и сейчас заморочил голову руководителю оркестра, предлагая сделать программу в «Джазе только дедушки». Ерему привлек в качестве арон-жировщика и заказал обработать известную мелодию из емерихамского фильма «Джордж Буш из Джинки-джаза». Ерема послушно исполнил поручение и сейчас пришел послушать, как «озвучил» партитуру оркестр. Обработка всем понравилась и руководитель, полковник такой-то, предложил Неудачникову поступить в оркестр штатным арон-жировщиком, зная, что на своей основной работе Ерема получает гроши. Здесь, правда, платили тоже не мешками с золотом. Министерство оказалось прижимистым. Это вам не министерство финансов. Но все-таки копеечка плюс копеечка дадут две копеечки, а это в любом случае лучше, чем одна. Сутулых тоже поддержал идею полковника, соблазнявшего слабовольного арон-жировщика тем, что и на работу-то ему регулярно ходить не обязательно. Сиди себе дома и пиши, выполняя заказы. Но, уже не раз попадавший впросак (между Сциллой и Харибдой) Ерема вспомнил, что, начавшись с джаза, заказы переходят постепенно на эстрадную похабщину и все кончается любимой неисправимым народом «Цыганочкой». Этого-то Ерема больше всего опасался, предпочитая не мараться эстрадой, которую терпеть не мог. «Хоть озолотите, а эту гадость писать не буду!» - в сердцах говорил Ерема и с горя, опрокидывал стакан водки, впадая в протестный запой. Не продавал наш Ерема душу дьяволу ни за какие коврижки, но победа над собой давалась нелегко. Не было исключения и на сей раз. Как говаривал автор «Маленького принца»: - Искушение есть соблазн уступить доводам разума, когда дремлет дух». Разум подъялдыкивал: «Соглашайся! Работа не бей лежачего». К тому же соблазняли в два смычка – полковник и консультант. И Ерема, поддавшись, взял анкеты, чтобы заполнить дома. Придя домой, по пути частично освободившись от чар, начал читать строгие документы. Дойдя до пункта «Указать, где расположены могилы ближайших родственников, номера могил и описать общий вид крестов и надгробий», Ерема бережно сложил листы и спустил их в мусоропровод. Проснувшийся дух победил искусительные доводы разума. Порадуемся за нашего героя!
* * *
Клуб "Бедные люди" (был в Замоскворечье).
ГЛ. 20 «Бедные люди». О тятрах. Две оперы и « два сапога – пара». Визит в «Салон».
Как только выйдете из метро «Тредиаковская» в сторону картонной галереи и окажетесь на улице Большая Пердынка, то идите решительно по правой стороне в направлении речки Кляузы. На левую сторону всю в рекламных щитах, застроенную шикарными офисами в стиле «хай-тэк», не заглядывайтесь. Лучше приглядитесь к стороне левой, набитой жалкими лезущими друг на друга полуразвалившимися лачугами, да подайте, коль не жалко, милостыню бесконечным скоплениям нищих и бомжей, сидящих возле покосившихся хибарок. Вот такие они контрасты развитого капитализма, господа!
Пройдя два пересекающих Пердынку переулка, заверните в третий без названия (вывеску кто-то спер намедни) и увидите прямо перед собой надпись мелом на стене «Бедные люди», а рядом зачеркнуто «Бомбоубежище». Не пугайтесь. Здесь недавно фильм о войне снимали. Под белой надписью покосившаяся деревянная дверь как в домах на снос. Это и есть джаз-клуб. Но клуб для любителей с низкими доходами. «Как будто есть любители музыки пожилых с доходами высокими», - возразит сведущий читатель и будет прав. Пожалуй, лишь только министр гламурного джаза Жутьман и руководимый им оркестр получают хорошо. Остальные зарабатывают значительно ниже среднего, поэтому и бегают с халтуры на халтуру вместо того, чтобы записывать шедевральные альбомы для потомства и на века.
- Почему у вас, господин-товарищ автор одни и те же персонажи по ходу повествования меняют имена. Например, Брутман стал Жутьманом. Почему?
- Потому что, во-первых, за ними не уследишь, ведь их так много; во-вторых, так даже веселее, а в-третьих, – какое это имеет значение, если и так понятно, о ком идет речь?
Ереме Неудачникову с квартетом пришлось как-то выступать в этом непрезентабельном месте. Ну и что плохого? Выступают же в тюрьмах, колониях строго и общего режима, в дурдомах, домах отдыха, госпиталях, в нарко и венерических диспансерах, детсадах, лечебно-трудовых профилакториях (знаменитые ЛТП), возрожденных при Шпицрутине, и даже в лепрозориях? Ведь всяк заключенный, умалишенный, алкоголик или обычный больной, очумев от попсы, возлюбит джаз и потом нуждается как наркоман в дозе. Вот мы им эту «дозу» и вводим, по мере собственного таланта.
Организаторы концерта посоветовали артистам, запастись мелкими деньгами, желательно монетами, чтобы по пути следования подавать нищим. Артисты исполнили пожелание. Набив карманы пиастрами, гинеями и дублонами с изображениями Ленина, пошли пешком от метро, благо ни цунами, не торнадо Гидрометеоцентр не обещал. Раздав всё и опустошив карманы, артисты вошли в клуб. Крутая лесенка с несколько выбитыми зубами-ступенями вела в подвал. Пахнуло сыростью и мышиными экскрементами. У входа дежурил «секьюрити», пожилой пенсионер союзного значения на деревянной ноге, с огромным горбоносым попугаем на плече, с кинжалом за красным поясом и черной повязкой на глазу. На голове бандана, как принято у молодежи и пиратов Карибского моря. Настоящий капитан Флинт из «Острова сокровищ». Почему же клуб не носит имя знаменитого романа Стивенсона? Попугай, зыркнув пронизывающим, как рентгеновский луч, взглядом, спросил грозно: «Что будем играть?» Ерема от неожиданности вздрогнул, но, взяв себя в руки-ноги, ответил спокойно: «Сюиту из оперы Пизе «Бармен».
- Это очень ка-ра-шо, даже очень ка-ра-шо, - голосом артиста Эраста Гарина прохрипела птица и приглашающе помахала крыльями.
- Проходьте, господа хорошие, - широким жестом указал на свободные места флибустьер. Небольшое подземелье с каменными сводами и с неоштукатуренными стенами производило гнетущее впечатление. На деревянных грубо сколоченных табуретах, на лавках и каменных плитах пола восседали и возлежали люди в лохмотьях. На многих позвякивали цепи, но не золотые как у новых русских, а из более дешевого металла.
- Куда мы попали? – шепнул Неудачникову коллега саксофонист, расчехлявший дрожащими руками свой инструмент. – Это каторжники!
Ерема тронул клавиши стоявшей у стены желтой пианинки и заколдобился.
- Сейчас мигом настроим, - кинулся к инструменту, звеня кандалами, кто-то из проницательных зрителей. – Не бойтесь! Я в прошлом настройщик.
Ерема все же в страхе отшатнулся, а каторжник лихо стал подкручивать колки мелькнувшим в его руках гаечным ключом. Пока Ерема шелестел нотами, мастер выправил положение.
- Пожалте бриться, товарищ пианист! Строй как в Очень Большом Зале Консерватории. Лично Рихтеру настраивал, пока не спился!
Барабанщик терпеливо собирал ударную установку, привинчивал к стойкам тарелки и с тревогой посматривал по сторонам – не сперли бы какую-нибудь деталь. Контрабасист Соля требовал Ерему нажать «соль», чтобы настроить бандуру.
Наконец коллектив изготовился к концерту и ведущий Эдик Опельман заверещал в микрофон что-то приветственное и объявил программу. Музыканты заиграли первый номер. По окончании – гром аплодисментов и одобрительное звяканье цепей. Ничего удивительного. Кто ж не любит музыку Пизе? Не успели начать вторую пьесу, как из потайной двери в стене, закамуфлированной под нарисованный камин как в сказке «Буратино» вылез измазанный воображаемой сажей Викентий Лифчиков, любивший как некогда артисты Очень Малого тятра во главе с самим великим Сандуновским, создателем знаменитой системы актерского притворства, посещать злачные места дабы проникнуться реальной атмосферой готовящейся к постановке пьесы Максима Сладкого «На дне открытых дверей». Викентий тут же подошел к Ереме и на правах старого друга (знакомы чуть ли ни сорок лет) оторвал его правую руку, начавшую играть вступление, от клавиатуры для принудительного рукопожатия. Дружба превыше всего! Вступление можно сыграть снова, не заржавеет. Ерема, ответив на приветствие, заиграл вновь.
Но не будем утомлять дорого читателя перечислением и описанием всех номеров концерта. Программу «бедные люди» приняли на ура. По окончании стоял такой кандальный звон, что разбуженный звонарь ближайшей церкви, что в Толмачах, тоже стал трезвонить, испугавшись, что спьяну проспал заутреню. И Викентию концерт понравился. Слегка выпив, он предложил Ереме заграничную гастроль, отчего все музыканты сильно возбудились (это розовая мечта каждого в те болезненно безджазовые годы). А нервный Соля – цербер-мама («цербернар») не присутствовала по болезни – единолично окучил здоровенную бутылку рома и стал брататься с флибустьером у входа. Сорвал повязку - глаз оказался зряч, сорвал бандану – череп оказался лыс. Затем стал щипать за хвост говорящего попугая, отчего тот страшно заматерился и клюнул Солю в лобешник как Золотой Петушок царя Додона в одноименной опере Николая Андреича. Пират схватился за кинжал, но быстро остыл – что с артиста возьмешь? Тем более, что Соля купил еще зелья и выпил на брудершафт с флибустьером. Попугаю тоже дали клюнуть глоток.
По окончании концерт долго сидели за грубым дощатым столом с вырезанными на нем крепкими словечками. Обсуждали детали заграничного вояжа. Предполагалось начать с родины принца Гамлета, где прописался Лифчиков, признанный «диссидентом», после недолгой отсидки в советской тюрьме за фарц видеопорнухой в первые годы перестройки. Надо ли пояснять, что спустя неделю «датчанин» о своем лестном предложении забыл?
Шли к метро веселой гурьбой. На сей раз по правой, цивилизованной стороне Пердынки. По пути Ерема встретил своего бывшего ученика, тоже пианиста и тоже возвращавшегося, но с собственного концерта. Неудачников рассказал об успешном выступлении.
- А какую программу будете готовить следующей? – полюбопытствовал ученик.
- Сюиту на темы из оперы Бородина «Князь Игорь?» - похвастался учитель.
- Значит, и «Танец с саблями» будет?
* * *
Как только выйдете из метро «Тредиаковская» в сторону картонной галереи и окажетесь на улице Большая Пердынка, то идите решительно по правой стороне в направлении речки Кляузы. На левую сторону всю в рекламных щитах, застроенную шикарными офисами в стиле «хай-тэк», не заглядывайтесь. Лучше приглядитесь к стороне левой, набитой жалкими лезущими друг на друга полуразвалившимися лачугами, да подайте, коль не жалко, милостыню бесконечным скоплениям нищих и бомжей, сидящих возле покосившихся хибарок. Вот такие они контрасты развитого капитализма, господа!
Пройдя два пересекающих Пердынку переулка, заверните в третий без названия (вывеску кто-то спер намедни) и увидите прямо перед собой надпись мелом на стене «Бедные люди», а рядом зачеркнуто «Бомбоубежище». Не пугайтесь. Здесь недавно фильм о войне снимали. Под белой надписью покосившаяся деревянная дверь как в домах на снос. Это и есть джаз-клуб. Но клуб для любителей с низкими доходами. «Как будто есть любители музыки пожилых с доходами высокими», - возразит сведущий читатель и будет прав. Пожалуй, лишь только министр гламурного джаза Жутьман и руководимый им оркестр получают хорошо. Остальные зарабатывают значительно ниже среднего, поэтому и бегают с халтуры на халтуру вместо того, чтобы записывать шедевральные альбомы для потомства и на века.
- Почему у вас, господин-товарищ автор одни и те же персонажи по ходу повествования меняют имена. Например, Брутман стал Жутьманом. Почему?
- Потому что, во-первых, за ними не уследишь, ведь их так много; во-вторых, так даже веселее, а в-третьих, – какое это имеет значение, если и так понятно, о ком идет речь?
Ереме Неудачникову с квартетом пришлось как-то выступать в этом непрезентабельном месте. Ну и что плохого? Выступают же в тюрьмах, колониях строго и общего режима, в дурдомах, домах отдыха, госпиталях, в нарко и венерических диспансерах, детсадах, лечебно-трудовых профилакториях (знаменитые ЛТП), возрожденных при Шпицрутине, и даже в лепрозориях? Ведь всяк заключенный, умалишенный, алкоголик или обычный больной, очумев от попсы, возлюбит джаз и потом нуждается как наркоман в дозе. Вот мы им эту «дозу» и вводим, по мере собственного таланта.
Организаторы концерта посоветовали артистам, запастись мелкими деньгами, желательно монетами, чтобы по пути следования подавать нищим. Артисты исполнили пожелание. Набив карманы пиастрами, гинеями и дублонами с изображениями Ленина, пошли пешком от метро, благо ни цунами, не торнадо Гидрометеоцентр не обещал. Раздав всё и опустошив карманы, артисты вошли в клуб. Крутая лесенка с несколько выбитыми зубами-ступенями вела в подвал. Пахнуло сыростью и мышиными экскрементами. У входа дежурил «секьюрити», пожилой пенсионер союзного значения на деревянной ноге, с огромным горбоносым попугаем на плече, с кинжалом за красным поясом и черной повязкой на глазу. На голове бандана, как принято у молодежи и пиратов Карибского моря. Настоящий капитан Флинт из «Острова сокровищ». Почему же клуб не носит имя знаменитого романа Стивенсона? Попугай, зыркнув пронизывающим, как рентгеновский луч, взглядом, спросил грозно: «Что будем играть?» Ерема от неожиданности вздрогнул, но, взяв себя в руки-ноги, ответил спокойно: «Сюиту из оперы Пизе «Бармен».
- Это очень ка-ра-шо, даже очень ка-ра-шо, - голосом артиста Эраста Гарина прохрипела птица и приглашающе помахала крыльями.
- Проходьте, господа хорошие, - широким жестом указал на свободные места флибустьер. Небольшое подземелье с каменными сводами и с неоштукатуренными стенами производило гнетущее впечатление. На деревянных грубо сколоченных табуретах, на лавках и каменных плитах пола восседали и возлежали люди в лохмотьях. На многих позвякивали цепи, но не золотые как у новых русских, а из более дешевого металла.
- Куда мы попали? – шепнул Неудачникову коллега саксофонист, расчехлявший дрожащими руками свой инструмент. – Это каторжники!
Ерема тронул клавиши стоявшей у стены желтой пианинки и заколдобился.
- Сейчас мигом настроим, - кинулся к инструменту, звеня кандалами, кто-то из проницательных зрителей. – Не бойтесь! Я в прошлом настройщик.
Ерема все же в страхе отшатнулся, а каторжник лихо стал подкручивать колки мелькнувшим в его руках гаечным ключом. Пока Ерема шелестел нотами, мастер выправил положение.
- Пожалте бриться, товарищ пианист! Строй как в Очень Большом Зале Консерватории. Лично Рихтеру настраивал, пока не спился!
Барабанщик терпеливо собирал ударную установку, привинчивал к стойкам тарелки и с тревогой посматривал по сторонам – не сперли бы какую-нибудь деталь. Контрабасист Соля требовал Ерему нажать «соль», чтобы настроить бандуру.
Наконец коллектив изготовился к концерту и ведущий Эдик Опельман заверещал в микрофон что-то приветственное и объявил программу. Музыканты заиграли первый номер. По окончании – гром аплодисментов и одобрительное звяканье цепей. Ничего удивительного. Кто ж не любит музыку Пизе? Не успели начать вторую пьесу, как из потайной двери в стене, закамуфлированной под нарисованный камин как в сказке «Буратино» вылез измазанный воображаемой сажей Викентий Лифчиков, любивший как некогда артисты Очень Малого тятра во главе с самим великим Сандуновским, создателем знаменитой системы актерского притворства, посещать злачные места дабы проникнуться реальной атмосферой готовящейся к постановке пьесы Максима Сладкого «На дне открытых дверей». Викентий тут же подошел к Ереме и на правах старого друга (знакомы чуть ли ни сорок лет) оторвал его правую руку, начавшую играть вступление, от клавиатуры для принудительного рукопожатия. Дружба превыше всего! Вступление можно сыграть снова, не заржавеет. Ерема, ответив на приветствие, заиграл вновь.
Но не будем утомлять дорого читателя перечислением и описанием всех номеров концерта. Программу «бедные люди» приняли на ура. По окончании стоял такой кандальный звон, что разбуженный звонарь ближайшей церкви, что в Толмачах, тоже стал трезвонить, испугавшись, что спьяну проспал заутреню. И Викентию концерт понравился. Слегка выпив, он предложил Ереме заграничную гастроль, отчего все музыканты сильно возбудились (это розовая мечта каждого в те болезненно безджазовые годы). А нервный Соля – цербер-мама («цербернар») не присутствовала по болезни – единолично окучил здоровенную бутылку рома и стал брататься с флибустьером у входа. Сорвал повязку - глаз оказался зряч, сорвал бандану – череп оказался лыс. Затем стал щипать за хвост говорящего попугая, отчего тот страшно заматерился и клюнул Солю в лобешник как Золотой Петушок царя Додона в одноименной опере Николая Андреича. Пират схватился за кинжал, но быстро остыл – что с артиста возьмешь? Тем более, что Соля купил еще зелья и выпил на брудершафт с флибустьером. Попугаю тоже дали клюнуть глоток.
По окончании концерт долго сидели за грубым дощатым столом с вырезанными на нем крепкими словечками. Обсуждали детали заграничного вояжа. Предполагалось начать с родины принца Гамлета, где прописался Лифчиков, признанный «диссидентом», после недолгой отсидки в советской тюрьме за фарц видеопорнухой в первые годы перестройки. Надо ли пояснять, что спустя неделю «датчанин» о своем лестном предложении забыл?
Шли к метро веселой гурьбой. На сей раз по правой, цивилизованной стороне Пердынки. По пути Ерема встретил своего бывшего ученика, тоже пианиста и тоже возвращавшегося, но с собственного концерта. Неудачников рассказал об успешном выступлении.
- А какую программу будете готовить следующей? – полюбопытствовал ученик.
- Сюиту на темы из оперы Бородина «Князь Игорь?» - похвастался учитель.
- Значит, и «Танец с саблями» будет?
* * *
Парад Джаза на Красной площади.
ГЛ. 18 Парад джаза и показательная экзекуция.
Вот и пригодилось заявленное ранее - «Параджанов и парад джаза». Идея проведения подобных мероприятий на Очень Крестной площади ему первому, известному звукорежиссеру, стукнула как по барабану в его большую кудлатую голову. «Чем мы хуже их, строителей авантюризма?» - спросил он себя и других, и ответил: «Кому ризм, а кому лизм (капитализм)!» Правительство дало согласие на проведение мероприятия, рассчитывая этим попугать и приструнить, как отечественную, так и мировую попсу. А молодой император добавил, процитировав своего давнего предшественника Петра Первача: «Отсель грозить мы будем миру!» Заменил словечко «шведу», потому что группа БАБА к тому времени, набив всем оскомину, распалась.
Под давлением мировой общественности давно отказались от военных парадов в честь победы Александра Градского над немецко-половецкими захватчиками при композиторе Бородине. К тому же надоело делать из площади каток, изображая Чудское озеро.
Больше всех распалялись емирихамцы: - Почему мы не проводим смотры войск в честь победы колонистов над индейцами или северных штатов над южными? К ним присоединились испанцы: - И мы не проводим ничего в честь победы конкистадоров над коренными жителями Америки! Французы встрепенулись: - А победы Наполеона, почему не отмечаем? Израильтяне тоже заворчали: - И мы не торжествуем ежегодно по поводу нашей молниеносной победы над арабами? И даже монголы вспомнили о завоеваниях Чингисхана, римляне про Юлия Цезаря, а греки про Алексашку Македонского (не путать со знаменитым киллером). Пристыженный Прежнев отменил шествия, а Ельц Первый восстановил на прежнем месте Обжорскую часовню, преградив танкам и баллистическим ракетам въезд на Очень Крестную площадь.
Но времена изменились, и проклятущая попса как некогда фашизм стала грозить миру. Не на шутку распоясались и, так называемые, афро-америхамцы, отказавшись от джаза и придумавшие «рэп» и «хип-хоп». В связи с этим в Сенате стали раздаваться голоса «ястребов»: - Не пора ли всех черных снова заковать в кандалы и отправить в их родную Африку, сделав исключение лишь для Мандализы Райс, дамы, хоть и смуглой, но приятной во всех отношениях. Короче, мировое сообщество сильно обеспокоилось. Обеспокоилась и одна шестая часть суши (не путать с японским блюдом).
По традиции парад решили провести в мае, чтобы не пользоваться лыжами и коньками. Тем более что стужа напоминала о неудачной Финской войнушке с ее неприступной Линией Маннергейма.
На трибуне Мавзолея стоят члены правительства во главе с императором. Валентин Валентинович держит над головой на высоком шесте портрет Параджанова, издали очень похожего на товарища Сталина. Как известно, все кавказцы чем-то похожи между собой. Это создает ощущение преемственности, что очень нравится зюгадовцам, но злит баронессу Стародворскую.
Одесную императора стоит министр бескультурья Жорж Бенгальский, которому, когда он еще был героем знаменитого романа Михаила Афанасьевича, кот Бегемот оторвал его лысую голову. Но передовые советские хирурги и лично сам профессор Преображенский из «Собачьего сердца», пришили ее, да так, что комар носа теперь не подточит. И вот Жорж с обновленной «головой профессора Доуэля» дослужился до министра. Это теперь называется «карьерным ростом». Рядом с Бенгальским во весь рост возвышается вечно угрюмый фотокорреспондент Ювеналий Рост, который ой как не прост, как кажется поначалу. (И его в правительство приняли на работу). По левую руку – министр гламурного джаза Игнатий Брутман. Возле него – увешанный орденами и медалями как некогда главный жокей кавалерии Муденый - руководитель всех джаз-оркестров страны Антоний Тролль. По соседству виднеется и кепка-бумеранг губернатора Обкома Саламандрыча, который не сгорел при смене императоров и теперь активно застраивает столицу элитными домами с башенками. На мавзолее толпилось еще много народу, но не будем утомлять читателя перечислением, а понаблюдаем за происходящим.
Вначале из ворот «Слизской» башни, названной так в честь нашей «Мандализы», председателя родного парламента, выскочил на лихом коне главный церемониймейстер. Он выполнял эту миссию после Жукова и Малиновского при всех последующих режимах. В прошлом - известный певец, Огородный артист, а ныне директор всех московских элитных кладбищ (может по блату приличную могилку устроить). Зовут Иосиф Виссарионович Гробсон (не путать с ихнем Полем Робсоном. К тому же, тот черен как сапог, а наш загорает в солярии). Гробсон дождался, когда куранты заиграли “Take the “A” train”, что требовалось по протоколу. Дойдя до припева, часы вдруг сбились на «Мурку», сделанную вначале тысячелетия по просьбе сотрудников НТВ государственным гимном (дружно распевали ее на Новогоднем «Голубом Огоньке» вместе с ранее упоминавшимся министром бескультурья). Эту мерзость затем отменил указом новый император. Но, по-видимому, некие диверсанты с НТВ взобрались на башню, чтобы испортить празднество. Император покосился на градоначальника – что, мол, за шутки? Тот кликнул главного звонаря Аскольда Париковского, по совместительству джазового барабанщика. Тот помчался исправлять. Вспорхнул, не смотря на годы, на самый верх и в момент починил. Часы доиграли мелодию Билли Страйхгорна, как положено, и церемониймейстер протрубил в матюгальник громовым баритоном, что парад открыт, и дал отмашку демонстрантам.
И началось. Первыми появились грузовые автомобили, в открытых кузовах которых переливались перламутром и никелем ударные установки всех фасонов. Барабанщики изгалялись в причудливых полиметрах и полиритмах. Далее тащились как раньше танки Тайваньской дивизии имени Дзержина Феликсовича Эдмундовинского, самоходные рояли многих фирм («Стэйнвеи», «Ямахи», «Блютнеры»). На водительских местах восседали молодые пианисты-гаденыши, ученики знаменитого профессора Григля (он, кстати, а может и нет, находился на трибуне) и наяривали «ладуху» и всяческую «современку» в манере Чик Кории и Херби Хэнкока. Далее рядами «нонаккордов» - построение из девяти человек в шеренге – шествовали духовики. Первый ряд – трубачи, второй – тромбонисты, третий – саксофонисты. Они дружно играли на память и без дирижера, знаменитую «Атласную куклу». За ними тащили свои бандуры контрабасисты, на ходу дергая струны в пиццикатном упоении джазом. Вот появились седовласые ветераны, увешанные как новогодние елки правительственными наградами. Они помнили еще самого Диксиленина. Кстати о наградах. С некоторых пор ввели в обиход орден «Шут гороховый» трех степеней. За особые заслуги всеми разновидностями первым наградили министра гламурного джаза Игнатия Брутмана. Помните, как он, играя на саксе, летал на проволоке во время «джема», посвященному съезду глав «Восьмерки». Награды сейчас сверкали начищенным блеском на его молодецкой груди хоккеиста и фигурного катальщика. Заметим, что вообще с гламуром власть боролась, но гламурный джаз, как доступный народу, допускался.
Шествие демонстрантов замыкала странная многолюдная колонна, как бы пленных гитаристов поп и рок музыки, тех, кого успели отловить. Среди них, позвякивая кандалами, плелись и два короля – Попсы и Гламура, главный рэппер стран, косящий под негра, и три дамы – каратистка Клавдия Норисчак, всенародная сваха Розита Угорелик (Кто не видел в течение нескольких лет по ТВ ее программу «Без горестей», тот ничего не видел!), и певичка Лёля Трель. Лица пленных печальны. Их конвоируют пожилые музыковеды в штатском и молодые, преданные императору «нашисты» с «калашниковыми» наперевес. Когда колонна поравнялась с памятником «Каунту и Бэйси» (раньше бывший – Минкину и Поджариновскому) и подошла к Лобковому месту, раздался зычный глас Гробсона:
- А сейчас, дамы и господа вас ждет показательная экзекуция. Приступить к выполнению!
Сначала вперед вывели обоих королей, сорвали с них модные шмотки и поставили на колени.
- Дать каждому по десять шомполов! – крикнул тонким, но грозным голосом в микрофон, сам Валентин Валентинович Шпицрутин. Вдруг над его головой взвилось легкое облачко и в нем прорисовались лица императоров-предшественников, Павла Первого и Николая Первого, очевидно прорвавшихся в наш мир из мира параллельного. Павел пискляво закричал: «Шпицрутенами их, подлецов!» Николай пробасил: «Палками, палками, негодяев! Недаром меня прозвали Николаем Палкиным». Видение так же внезапно исчезло, как и возникло. Никто, наверное, и не заметил, кроме автора романа.
- Исполняйте! – приказал церемониймейстер двум здоровенным палачам с розгами в руках, очень похожим на известных артистов эстрады Владимира Бедокура и Тигра Блещенко. Но возможно, сходство обманчиво. С виновников спустили штаны, оголив разновеликие задницы: тощенькую короля Гламура и упитанную попкоролевскую. Читатель догадывается, что в последний момент мягкосердный Валентины Валентинович заменил очень болезненные шпицрутены обычными розгами, и палачи приступили к делу.
- На первый раз каждому по десять, - уточнил с трибуны совсем раздобревший император. Розги засвистели, оставляя на мягких местах красные полосы, что на жаргоне палачей называлось «делать зебру». Хотя вместе с имеющимися на теле угрями и пупырышками, похожими на звездочки, полосы дополняли картину, превращая разукрашенный зад в известный всему мир звездно-полосатый флаг. Надеюсь, емерихамцы не обидятся?
После первых трех ударов поверженные короли завопили. Гламурный восклицал: «Звезда в Шоке! Сексуально!» Попсовый вопил: «Алла, Акбар! Алла, Акбар!» Но та, к кому он обращался, на помощь не шла – не надо, мол, вбухивать мои кровные в никому ненужный мюзикл «Апчхикаго»!
После окончания процедуры наказанным смазали воспаленные места вазелином и отправили на консультацию к знаменитому проктологу Моисею Борисову, что не обещало ничего хорошего.
- А теперь приглашаются дамы! – зычно объявил распорядитель «бала» и из толпы пленных вывалились три, ранее упомянутые знаменитости.
- На кол их, на кол! – гневно выкрикнула лучшая джазовая певица страны, Огородная артистка, Людмила Обездоленная. Она давно ненавидела конкуренток-нахалок, и мечтала свести с ними счеты. Правда, и сама для денег не чуралась попсы – «не джазом единым сыт человек, но и …» Ей прощалось – зачитывалось героическое партизанское прошлое в катакомбах Одессы.
Действительно, возле Василия Блаженного из брусчатки торчали несколько острых деревянных кольев, обклеенных для пущей суровости наждачной бумагой. Экзекуторы поволокли бедных к орудиям пытки. Приговоренные отчаянно визжали, брыкались, норовя укусить палачей. Но палачи-ребята крепкие, бывалые, у них не забалуешь.
Первой водрузили на кол каратистку. Она извивалась как спирохета под микроскопом, но не подавала виду, что страдает и, с натужной улыбкой на искаженном болью лице, дерзко выкрикивала: «А что? Прикольно!» Когда насаживали всероссийскую сваху, кол подломился под грузной дамой, и она грохнулась на брусчатку, сломав свою деревянную ногу. На помощь кинулся, ранее непредусмотренный сюжетом, бывший муж, а ныне телевизионный фокусник Цимбало, с просьбой взять грешницу на поруки. Чтобы не помещать ее в госпиталь – инвалидов не казнят, дожидаясь полного излечения – отдали. И фокусник как жук, который тащит огромный шар из навоза, толкая задними лапками, покатил бывшую супружницу вниз по Васильевскому спуску, чтобы утопить без свидетелей в Москвассипи-реке (До того достала своими телевизионными откровениями). Пощаженная на радостях распевала «во все своё воронье горло»: «Не виноватая я!»
За третью жертву заступился один из палачей Тигр Поликарпыч Блещенко, обратившись непосредственно к самому императору – благо, глотка луженая, крикнул без микрофона – беру, мол, засранку этакую на поруки и перевоспитаю, не позволю больше никаких «муси-пуси». Добрый Валентин Валентинович уступил, и Трель отпустили, правда, с подпиской о невыезде.
- Продолжаем дальше наш «концерт»! – прогремел над площадью громовой глас Гробсона. – На десерт, так сказать, дамы и господа, показательное отмывание. Но не денег, а лже-негра Юнуса Тимурова.
Знаменитого рэппера подвели к оказавшейся случайно «в кустах» поливальной машине и подставили его разрисованного бесчисленными татуировками мускулистое тело фитнес-бездельника под мощные струи. Гуталин быстро смывался вместе с липовыми татуировками. Вымытого, ставшего бледнотелым тусовщика отпустили в костюме Адама на все четыре стороны.
- И еще один «фрукт» у нас на закуску, - пообещал распорядитель и махнул дланью.
«Нашисты» вывели на середину площади дрожащего мелкой трелью главного свата страны Павла Глистермана.
- Будешь ли впредь заниматься своим паскудным сводничеством? – грозно спросил император. – До коле будешь снабжать олигархов провинциальными пиздюшками?
- Больше не буду, Ваше Величество, - заблеял пленник, и штаны его отчетливо увлажнились сзади и спереди. При этом очечки соскользнув с нервно вспотевшего носа, шлепнулись под ноги в образовавшуюся лужицу с прощальным «дзинь».
- Прочь гнать с земли русской! – махнул дланью осерчавший Валентин Валентинович и приказал приступать к заключительной фазе торжества, к показательному сожжению осточертевших гитар.
И как на первом параде победы к подножию Мавзолея победители бросили фашистские знамена и штандарты, так и сейчас пленные поп и рок-гитарасты бросали свои инструменты к ногам победителей. И вскоре выросла огромная куча, а пленные все шли и бросали.
- Надо же, сколько наплодилось, - возмущался кто-то из правительства. – И вправду «имя им легион».
Наконец последний гитараст расстался со своим орудием производства, и по команде императора кучу с вертолета облили бензином, а сам Валентин Валентинович прицельно метнул зажженную зажигалку как в емерихамских боевиках, когда подрывают истекающую бензином машину. Пламя взметнулось до небес, а оркестр кремлевских парашютистов, притаившийся за Мавзолеем заиграл тушь. В этот момент над площадью на низкой высоте промчались, рыча моторами, военные самолеты.
- Полетели бомбить проклятую «Трехрублевку», - заметил снова кто-то из правительства и напялил противогаз. Эти спецсредства выдали всем присутствующим на параде заранее, учитывая, какой он едкий и ядовитый этот рок и поп-дым.
Приехавшие в очередной раз в столицу с инспекцией Воланд и его свита по обыкновению базировались на крыше Пашкова Дома, любуясь новыми наворотами скульптора Цинандали и молодых гламурных архитекторов при попустительстве мэра Саламандрыча.
- Сколько высотных домов понастроили, - воскликнул Черный Маг. - Сколько башенок и всяческих, как говорится, прибамбасов.
- Понастроили, Ваше преосвященство. Скоро не отличим Москву от Нью-Йорка.
- А что за клубы черного дыма в районе Очень Крестной площади?
- Наверное, снова Коровьев с Бегемотом шалят.
- Никак Ленина сожгли?
- Да уж пора бы, Ваше Благородие! Сколько ему еще лет тухнуть?
ГЛ
Вот и пригодилось заявленное ранее - «Параджанов и парад джаза». Идея проведения подобных мероприятий на Очень Крестной площади ему первому, известному звукорежиссеру, стукнула как по барабану в его большую кудлатую голову. «Чем мы хуже их, строителей авантюризма?» - спросил он себя и других, и ответил: «Кому ризм, а кому лизм (капитализм)!» Правительство дало согласие на проведение мероприятия, рассчитывая этим попугать и приструнить, как отечественную, так и мировую попсу. А молодой император добавил, процитировав своего давнего предшественника Петра Первача: «Отсель грозить мы будем миру!» Заменил словечко «шведу», потому что группа БАБА к тому времени, набив всем оскомину, распалась.
Под давлением мировой общественности давно отказались от военных парадов в честь победы Александра Градского над немецко-половецкими захватчиками при композиторе Бородине. К тому же надоело делать из площади каток, изображая Чудское озеро.
Больше всех распалялись емирихамцы: - Почему мы не проводим смотры войск в честь победы колонистов над индейцами или северных штатов над южными? К ним присоединились испанцы: - И мы не проводим ничего в честь победы конкистадоров над коренными жителями Америки! Французы встрепенулись: - А победы Наполеона, почему не отмечаем? Израильтяне тоже заворчали: - И мы не торжествуем ежегодно по поводу нашей молниеносной победы над арабами? И даже монголы вспомнили о завоеваниях Чингисхана, римляне про Юлия Цезаря, а греки про Алексашку Македонского (не путать со знаменитым киллером). Пристыженный Прежнев отменил шествия, а Ельц Первый восстановил на прежнем месте Обжорскую часовню, преградив танкам и баллистическим ракетам въезд на Очень Крестную площадь.
Но времена изменились, и проклятущая попса как некогда фашизм стала грозить миру. Не на шутку распоясались и, так называемые, афро-америхамцы, отказавшись от джаза и придумавшие «рэп» и «хип-хоп». В связи с этим в Сенате стали раздаваться голоса «ястребов»: - Не пора ли всех черных снова заковать в кандалы и отправить в их родную Африку, сделав исключение лишь для Мандализы Райс, дамы, хоть и смуглой, но приятной во всех отношениях. Короче, мировое сообщество сильно обеспокоилось. Обеспокоилась и одна шестая часть суши (не путать с японским блюдом).
По традиции парад решили провести в мае, чтобы не пользоваться лыжами и коньками. Тем более что стужа напоминала о неудачной Финской войнушке с ее неприступной Линией Маннергейма.
На трибуне Мавзолея стоят члены правительства во главе с императором. Валентин Валентинович держит над головой на высоком шесте портрет Параджанова, издали очень похожего на товарища Сталина. Как известно, все кавказцы чем-то похожи между собой. Это создает ощущение преемственности, что очень нравится зюгадовцам, но злит баронессу Стародворскую.
Одесную императора стоит министр бескультурья Жорж Бенгальский, которому, когда он еще был героем знаменитого романа Михаила Афанасьевича, кот Бегемот оторвал его лысую голову. Но передовые советские хирурги и лично сам профессор Преображенский из «Собачьего сердца», пришили ее, да так, что комар носа теперь не подточит. И вот Жорж с обновленной «головой профессора Доуэля» дослужился до министра. Это теперь называется «карьерным ростом». Рядом с Бенгальским во весь рост возвышается вечно угрюмый фотокорреспондент Ювеналий Рост, который ой как не прост, как кажется поначалу. (И его в правительство приняли на работу). По левую руку – министр гламурного джаза Игнатий Брутман. Возле него – увешанный орденами и медалями как некогда главный жокей кавалерии Муденый - руководитель всех джаз-оркестров страны Антоний Тролль. По соседству виднеется и кепка-бумеранг губернатора Обкома Саламандрыча, который не сгорел при смене императоров и теперь активно застраивает столицу элитными домами с башенками. На мавзолее толпилось еще много народу, но не будем утомлять читателя перечислением, а понаблюдаем за происходящим.
Вначале из ворот «Слизской» башни, названной так в честь нашей «Мандализы», председателя родного парламента, выскочил на лихом коне главный церемониймейстер. Он выполнял эту миссию после Жукова и Малиновского при всех последующих режимах. В прошлом - известный певец, Огородный артист, а ныне директор всех московских элитных кладбищ (может по блату приличную могилку устроить). Зовут Иосиф Виссарионович Гробсон (не путать с ихнем Полем Робсоном. К тому же, тот черен как сапог, а наш загорает в солярии). Гробсон дождался, когда куранты заиграли “Take the “A” train”, что требовалось по протоколу. Дойдя до припева, часы вдруг сбились на «Мурку», сделанную вначале тысячелетия по просьбе сотрудников НТВ государственным гимном (дружно распевали ее на Новогоднем «Голубом Огоньке» вместе с ранее упоминавшимся министром бескультурья). Эту мерзость затем отменил указом новый император. Но, по-видимому, некие диверсанты с НТВ взобрались на башню, чтобы испортить празднество. Император покосился на градоначальника – что, мол, за шутки? Тот кликнул главного звонаря Аскольда Париковского, по совместительству джазового барабанщика. Тот помчался исправлять. Вспорхнул, не смотря на годы, на самый верх и в момент починил. Часы доиграли мелодию Билли Страйхгорна, как положено, и церемониймейстер протрубил в матюгальник громовым баритоном, что парад открыт, и дал отмашку демонстрантам.
И началось. Первыми появились грузовые автомобили, в открытых кузовах которых переливались перламутром и никелем ударные установки всех фасонов. Барабанщики изгалялись в причудливых полиметрах и полиритмах. Далее тащились как раньше танки Тайваньской дивизии имени Дзержина Феликсовича Эдмундовинского, самоходные рояли многих фирм («Стэйнвеи», «Ямахи», «Блютнеры»). На водительских местах восседали молодые пианисты-гаденыши, ученики знаменитого профессора Григля (он, кстати, а может и нет, находился на трибуне) и наяривали «ладуху» и всяческую «современку» в манере Чик Кории и Херби Хэнкока. Далее рядами «нонаккордов» - построение из девяти человек в шеренге – шествовали духовики. Первый ряд – трубачи, второй – тромбонисты, третий – саксофонисты. Они дружно играли на память и без дирижера, знаменитую «Атласную куклу». За ними тащили свои бандуры контрабасисты, на ходу дергая струны в пиццикатном упоении джазом. Вот появились седовласые ветераны, увешанные как новогодние елки правительственными наградами. Они помнили еще самого Диксиленина. Кстати о наградах. С некоторых пор ввели в обиход орден «Шут гороховый» трех степеней. За особые заслуги всеми разновидностями первым наградили министра гламурного джаза Игнатия Брутмана. Помните, как он, играя на саксе, летал на проволоке во время «джема», посвященному съезду глав «Восьмерки». Награды сейчас сверкали начищенным блеском на его молодецкой груди хоккеиста и фигурного катальщика. Заметим, что вообще с гламуром власть боролась, но гламурный джаз, как доступный народу, допускался.
Шествие демонстрантов замыкала странная многолюдная колонна, как бы пленных гитаристов поп и рок музыки, тех, кого успели отловить. Среди них, позвякивая кандалами, плелись и два короля – Попсы и Гламура, главный рэппер стран, косящий под негра, и три дамы – каратистка Клавдия Норисчак, всенародная сваха Розита Угорелик (Кто не видел в течение нескольких лет по ТВ ее программу «Без горестей», тот ничего не видел!), и певичка Лёля Трель. Лица пленных печальны. Их конвоируют пожилые музыковеды в штатском и молодые, преданные императору «нашисты» с «калашниковыми» наперевес. Когда колонна поравнялась с памятником «Каунту и Бэйси» (раньше бывший – Минкину и Поджариновскому) и подошла к Лобковому месту, раздался зычный глас Гробсона:
- А сейчас, дамы и господа вас ждет показательная экзекуция. Приступить к выполнению!
Сначала вперед вывели обоих королей, сорвали с них модные шмотки и поставили на колени.
- Дать каждому по десять шомполов! – крикнул тонким, но грозным голосом в микрофон, сам Валентин Валентинович Шпицрутин. Вдруг над его головой взвилось легкое облачко и в нем прорисовались лица императоров-предшественников, Павла Первого и Николая Первого, очевидно прорвавшихся в наш мир из мира параллельного. Павел пискляво закричал: «Шпицрутенами их, подлецов!» Николай пробасил: «Палками, палками, негодяев! Недаром меня прозвали Николаем Палкиным». Видение так же внезапно исчезло, как и возникло. Никто, наверное, и не заметил, кроме автора романа.
- Исполняйте! – приказал церемониймейстер двум здоровенным палачам с розгами в руках, очень похожим на известных артистов эстрады Владимира Бедокура и Тигра Блещенко. Но возможно, сходство обманчиво. С виновников спустили штаны, оголив разновеликие задницы: тощенькую короля Гламура и упитанную попкоролевскую. Читатель догадывается, что в последний момент мягкосердный Валентины Валентинович заменил очень болезненные шпицрутены обычными розгами, и палачи приступили к делу.
- На первый раз каждому по десять, - уточнил с трибуны совсем раздобревший император. Розги засвистели, оставляя на мягких местах красные полосы, что на жаргоне палачей называлось «делать зебру». Хотя вместе с имеющимися на теле угрями и пупырышками, похожими на звездочки, полосы дополняли картину, превращая разукрашенный зад в известный всему мир звездно-полосатый флаг. Надеюсь, емерихамцы не обидятся?
После первых трех ударов поверженные короли завопили. Гламурный восклицал: «Звезда в Шоке! Сексуально!» Попсовый вопил: «Алла, Акбар! Алла, Акбар!» Но та, к кому он обращался, на помощь не шла – не надо, мол, вбухивать мои кровные в никому ненужный мюзикл «Апчхикаго»!
После окончания процедуры наказанным смазали воспаленные места вазелином и отправили на консультацию к знаменитому проктологу Моисею Борисову, что не обещало ничего хорошего.
- А теперь приглашаются дамы! – зычно объявил распорядитель «бала» и из толпы пленных вывалились три, ранее упомянутые знаменитости.
- На кол их, на кол! – гневно выкрикнула лучшая джазовая певица страны, Огородная артистка, Людмила Обездоленная. Она давно ненавидела конкуренток-нахалок, и мечтала свести с ними счеты. Правда, и сама для денег не чуралась попсы – «не джазом единым сыт человек, но и …» Ей прощалось – зачитывалось героическое партизанское прошлое в катакомбах Одессы.
Действительно, возле Василия Блаженного из брусчатки торчали несколько острых деревянных кольев, обклеенных для пущей суровости наждачной бумагой. Экзекуторы поволокли бедных к орудиям пытки. Приговоренные отчаянно визжали, брыкались, норовя укусить палачей. Но палачи-ребята крепкие, бывалые, у них не забалуешь.
Первой водрузили на кол каратистку. Она извивалась как спирохета под микроскопом, но не подавала виду, что страдает и, с натужной улыбкой на искаженном болью лице, дерзко выкрикивала: «А что? Прикольно!» Когда насаживали всероссийскую сваху, кол подломился под грузной дамой, и она грохнулась на брусчатку, сломав свою деревянную ногу. На помощь кинулся, ранее непредусмотренный сюжетом, бывший муж, а ныне телевизионный фокусник Цимбало, с просьбой взять грешницу на поруки. Чтобы не помещать ее в госпиталь – инвалидов не казнят, дожидаясь полного излечения – отдали. И фокусник как жук, который тащит огромный шар из навоза, толкая задними лапками, покатил бывшую супружницу вниз по Васильевскому спуску, чтобы утопить без свидетелей в Москвассипи-реке (До того достала своими телевизионными откровениями). Пощаженная на радостях распевала «во все своё воронье горло»: «Не виноватая я!»
За третью жертву заступился один из палачей Тигр Поликарпыч Блещенко, обратившись непосредственно к самому императору – благо, глотка луженая, крикнул без микрофона – беру, мол, засранку этакую на поруки и перевоспитаю, не позволю больше никаких «муси-пуси». Добрый Валентин Валентинович уступил, и Трель отпустили, правда, с подпиской о невыезде.
- Продолжаем дальше наш «концерт»! – прогремел над площадью громовой глас Гробсона. – На десерт, так сказать, дамы и господа, показательное отмывание. Но не денег, а лже-негра Юнуса Тимурова.
Знаменитого рэппера подвели к оказавшейся случайно «в кустах» поливальной машине и подставили его разрисованного бесчисленными татуировками мускулистое тело фитнес-бездельника под мощные струи. Гуталин быстро смывался вместе с липовыми татуировками. Вымытого, ставшего бледнотелым тусовщика отпустили в костюме Адама на все четыре стороны.
- И еще один «фрукт» у нас на закуску, - пообещал распорядитель и махнул дланью.
«Нашисты» вывели на середину площади дрожащего мелкой трелью главного свата страны Павла Глистермана.
- Будешь ли впредь заниматься своим паскудным сводничеством? – грозно спросил император. – До коле будешь снабжать олигархов провинциальными пиздюшками?
- Больше не буду, Ваше Величество, - заблеял пленник, и штаны его отчетливо увлажнились сзади и спереди. При этом очечки соскользнув с нервно вспотевшего носа, шлепнулись под ноги в образовавшуюся лужицу с прощальным «дзинь».
- Прочь гнать с земли русской! – махнул дланью осерчавший Валентин Валентинович и приказал приступать к заключительной фазе торжества, к показательному сожжению осточертевших гитар.
И как на первом параде победы к подножию Мавзолея победители бросили фашистские знамена и штандарты, так и сейчас пленные поп и рок-гитарасты бросали свои инструменты к ногам победителей. И вскоре выросла огромная куча, а пленные все шли и бросали.
- Надо же, сколько наплодилось, - возмущался кто-то из правительства. – И вправду «имя им легион».
Наконец последний гитараст расстался со своим орудием производства, и по команде императора кучу с вертолета облили бензином, а сам Валентин Валентинович прицельно метнул зажженную зажигалку как в емерихамских боевиках, когда подрывают истекающую бензином машину. Пламя взметнулось до небес, а оркестр кремлевских парашютистов, притаившийся за Мавзолеем заиграл тушь. В этот момент над площадью на низкой высоте промчались, рыча моторами, военные самолеты.
- Полетели бомбить проклятую «Трехрублевку», - заметил снова кто-то из правительства и напялил противогаз. Эти спецсредства выдали всем присутствующим на параде заранее, учитывая, какой он едкий и ядовитый этот рок и поп-дым.
Приехавшие в очередной раз в столицу с инспекцией Воланд и его свита по обыкновению базировались на крыше Пашкова Дома, любуясь новыми наворотами скульптора Цинандали и молодых гламурных архитекторов при попустительстве мэра Саламандрыча.
- Сколько высотных домов понастроили, - воскликнул Черный Маг. - Сколько башенок и всяческих, как говорится, прибамбасов.
- Понастроили, Ваше преосвященство. Скоро не отличим Москву от Нью-Йорка.
- А что за клубы черного дыма в районе Очень Крестной площади?
- Наверное, снова Коровьев с Бегемотом шалят.
- Никак Ленина сожгли?
- Да уж пора бы, Ваше Благородие! Сколько ему еще лет тухнуть?
ГЛ
Джаз-клуб "Мажор".
Существовало как-то на прославленной Красной Песне джазовое кафе «Мажор». Находилось недалеко от станции метро «1904 года», названной так, сами понимаете, в честь победы кораблей страны Восходящего Солнца над русской флотилией в русско-японскую вону. Тогда затонули знаменитые - крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец-эпикуреец». И вообще еще Южные Курилы не считались нашими…
Почему не назвали станцию «Варяжской»? Да потому, что все бы подумали, что в честь какой-то Вари или Варюшки, любовницы Саламандрыча. К тому же, есть похожая по звучанию «Рижская». Одним словом, спорили. Время упустили в разногласиях и теперь при новом джазовом режиме из Кремля требовали срочно переименовать во что-то соответствующее духу времени. Поступили сверху предложения, назвать, например, «Блюзовой». Но упорствовал бессменный мэр Долгорукий Юрий Саламандрыч, говоря при этом: «Только через мои трубы»! И бросал свою бумеранг-кепку во врага. Хитрое орудие, сделав круг и поразив в лоб противника, возвращалось к кепкометателю, плавно приземляясь на его сверкавшую мудростью лысину. Говорят, что сей волшебный снаряд градоначальнику подарили аборигены Кавказа, в покорении коих он принимал личное посильное участие, приказав носить вместо меховых папах кепки-лужковки. Грузины и азербайджанцы легко подчинились, даже перестаравшись и превратив головные уборы в аэродромы, а чеченцы заупрямились - не хотим и все! Пришлось посылать войска, и война с папахами длится до сих пор, слегка подмачивая репутацию демократической «Империи Джаза» в глазах мирового общественного мнения. Но не будем о грустном!
Совсем забыли упомянуть, что возле входа в метро, на площади, тот же скульптор Никомунеизвестный наколбасил гигантскую скульптурную группу, названную «Джем сэшн». Прежнюю, революционную, прозванную «Памятник Коню с яйцами», решили тайно ночью разрушить, дабы скрыть сие злодеяние от коммуняк-зюгадовцев». Но те пронюхали и построили вокруг монумента баррикады, как и положено исторически на Красной Песне. Случилось сие еще при Ельце Первом. Ему, человеку решительному, снова пришлось вызывать на подмогу Тайваньскую танковую дивизию, которая по приказу тогдашнего маршала Хворцова раздолбала из орудий всю зюгадинскую хренотень. Камня на камне не оставили. Чудом лишь сохранились конские яйца, коих от греха подальше упрятали в расположенный неподалеку музей «Красная Песня». Там, говорят, сама Злюкина, выйдя на пенсию, сторожихой устроилась, и голосит теперь на всю округу про «Шербурский платок» и днем, и ночью, не давая людям спать после трудового дня. Говорят, что собираются и саму Песню переименовать в «Блю» («Голубую»), превратив в блюз, который и есть песня, но по ихнему, по Емерихамскому. Но коль сделают «Блю» (лишь бы не «Бля»), тогда и здесь отбоя от педерастов не станет. Вот «Времена» настали, так времена. Не то, что у Познера Вла-ди-ми-ра!
Хватит мусолить «голубизну». Поговорим о клубе. Почему он «Мажор», а не «Минор? Но прежде скажем, что расположен он в пяти минутах ходьбы от станции метро. Зданьице, скажем прямо, непрезентабельное. Одноэтажный дощатый сарайчик с плоской крышей. Судя по шашлычным и люля-кебабным запахам, вырывающимся из стеклянно-фанерных дверей, хозяева снова кавказцы. Сориентировал их на джаз, отвратив от лезгинки, неутомимый Эдик Опельман. Заметим, Эдик обладает гипнотическими чарами, благодаря коим может из любого гонителя жанра сделать верного адепта. Правда, очарование длится не долго, чему активно способствуют джазмены-исполнители, часто ведя себя не должным образом. О случае в Болгарском Культурном Центре мы упоминали ранее.
Сданьице не имело красочной вывески, плохо освещалось снаружи, но имело перед входом полосу препятствий в виде вечно не просыхающей лужи с проложенными по ней кирпичами взамен тропинки. Балансирую по кирпичикам можно достигнуть входа, а можно и свалиться – кому как повезет. Но поток энтузиастов-любителей не уменьшался, так что народная тропа, как и к Пушкину, не зарастала. В качестве рекламно-завлекательного элемента аккурат перед лужей торчал вырезанный из толстой фанеры силуэт человека, играющего на саксофоне. Вылитый джазмен-шалун Баловня, терявший по пьянке не раз дорогой инструмент! Похоже, с него «лепили», вернее - вырезали. Силуэт имел негритянско-черный цвет и вечером, в полумраке трудно различался, отчего прохожие часто натыкались на него, притом не только пьяные. Матерились и пинали ногами. Бедный рекламный щит постепенно все ниже клонился к земле, а вскоре и вообще его вырвали и забросили на крышу клуба, где он и нашел успокоение.
Теперь стоит ответить на вопрос, заданный вначале: почему не «Минор»? Потому, что таковым являлось условие, выдвинутое жизнерадостными хозяевами-южанами – исполнять только веселую музыку. Чтобы посетители не грустили. В связи с этим, все выступающие артисты должны предъявлять администрации перечень исполняемых пьес с указанием тональностей. Цензором назначили билетершу Тамару, постоянную сотрудницу Эдика. Он сидела у входа за удобным столиком и, просмотрев поданный список произведений, вычеркивала толстым сталинским красным карандашом произведения в миноре. В связи со столь жесткими условиями, в кафе повадились выступать молодые евангардисты во главе с саксофонистом Кругликовым. Они в подаваемом репертуарном списке перед пьесами писали – «атонально» (не мажор и не минор). Вроде не к чему придраться, и они долго буйствовали, приводя в замешательство своей какофонией добрых шашлычных хозяев. Как догадывается читатель, хитрость быстро раскрылась и джазменов из помещения поперли, а над входом появилась яркая и завлекающая вывеска (говорили, что работа самого Пиросмани) – «Вкусни шашлик». Сразу и лужа высохла волшебным образом, да и кирпичики преобразовались в выложенную плиткой тропинку. Эдик Опельман снова в своем «Опеле» помчался по необъятной Москве, искать новое пристанище для очередного джаз-клуба.
Вот такова краткая история этого мажорного заведения, вблизи станции метро «Улица 1904 года» и дома, где проживает Ерема Неудачников. В виду территориальной близости он неоднократно выступал в том клубе, честно составляя программу только из мажорных, бодрых опусов. Куда теперь занесет судьба Эдиков клуб? Поживем, увидим, господа читатели!
Почему не назвали станцию «Варяжской»? Да потому, что все бы подумали, что в честь какой-то Вари или Варюшки, любовницы Саламандрыча. К тому же, есть похожая по звучанию «Рижская». Одним словом, спорили. Время упустили в разногласиях и теперь при новом джазовом режиме из Кремля требовали срочно переименовать во что-то соответствующее духу времени. Поступили сверху предложения, назвать, например, «Блюзовой». Но упорствовал бессменный мэр Долгорукий Юрий Саламандрыч, говоря при этом: «Только через мои трубы»! И бросал свою бумеранг-кепку во врага. Хитрое орудие, сделав круг и поразив в лоб противника, возвращалось к кепкометателю, плавно приземляясь на его сверкавшую мудростью лысину. Говорят, что сей волшебный снаряд градоначальнику подарили аборигены Кавказа, в покорении коих он принимал личное посильное участие, приказав носить вместо меховых папах кепки-лужковки. Грузины и азербайджанцы легко подчинились, даже перестаравшись и превратив головные уборы в аэродромы, а чеченцы заупрямились - не хотим и все! Пришлось посылать войска, и война с папахами длится до сих пор, слегка подмачивая репутацию демократической «Империи Джаза» в глазах мирового общественного мнения. Но не будем о грустном!
Совсем забыли упомянуть, что возле входа в метро, на площади, тот же скульптор Никомунеизвестный наколбасил гигантскую скульптурную группу, названную «Джем сэшн». Прежнюю, революционную, прозванную «Памятник Коню с яйцами», решили тайно ночью разрушить, дабы скрыть сие злодеяние от коммуняк-зюгадовцев». Но те пронюхали и построили вокруг монумента баррикады, как и положено исторически на Красной Песне. Случилось сие еще при Ельце Первом. Ему, человеку решительному, снова пришлось вызывать на подмогу Тайваньскую танковую дивизию, которая по приказу тогдашнего маршала Хворцова раздолбала из орудий всю зюгадинскую хренотень. Камня на камне не оставили. Чудом лишь сохранились конские яйца, коих от греха подальше упрятали в расположенный неподалеку музей «Красная Песня». Там, говорят, сама Злюкина, выйдя на пенсию, сторожихой устроилась, и голосит теперь на всю округу про «Шербурский платок» и днем, и ночью, не давая людям спать после трудового дня. Говорят, что собираются и саму Песню переименовать в «Блю» («Голубую»), превратив в блюз, который и есть песня, но по ихнему, по Емерихамскому. Но коль сделают «Блю» (лишь бы не «Бля»), тогда и здесь отбоя от педерастов не станет. Вот «Времена» настали, так времена. Не то, что у Познера Вла-ди-ми-ра!
Хватит мусолить «голубизну». Поговорим о клубе. Почему он «Мажор», а не «Минор? Но прежде скажем, что расположен он в пяти минутах ходьбы от станции метро. Зданьице, скажем прямо, непрезентабельное. Одноэтажный дощатый сарайчик с плоской крышей. Судя по шашлычным и люля-кебабным запахам, вырывающимся из стеклянно-фанерных дверей, хозяева снова кавказцы. Сориентировал их на джаз, отвратив от лезгинки, неутомимый Эдик Опельман. Заметим, Эдик обладает гипнотическими чарами, благодаря коим может из любого гонителя жанра сделать верного адепта. Правда, очарование длится не долго, чему активно способствуют джазмены-исполнители, часто ведя себя не должным образом. О случае в Болгарском Культурном Центре мы упоминали ранее.
Сданьице не имело красочной вывески, плохо освещалось снаружи, но имело перед входом полосу препятствий в виде вечно не просыхающей лужи с проложенными по ней кирпичами взамен тропинки. Балансирую по кирпичикам можно достигнуть входа, а можно и свалиться – кому как повезет. Но поток энтузиастов-любителей не уменьшался, так что народная тропа, как и к Пушкину, не зарастала. В качестве рекламно-завлекательного элемента аккурат перед лужей торчал вырезанный из толстой фанеры силуэт человека, играющего на саксофоне. Вылитый джазмен-шалун Баловня, терявший по пьянке не раз дорогой инструмент! Похоже, с него «лепили», вернее - вырезали. Силуэт имел негритянско-черный цвет и вечером, в полумраке трудно различался, отчего прохожие часто натыкались на него, притом не только пьяные. Матерились и пинали ногами. Бедный рекламный щит постепенно все ниже клонился к земле, а вскоре и вообще его вырвали и забросили на крышу клуба, где он и нашел успокоение.
Теперь стоит ответить на вопрос, заданный вначале: почему не «Минор»? Потому, что таковым являлось условие, выдвинутое жизнерадостными хозяевами-южанами – исполнять только веселую музыку. Чтобы посетители не грустили. В связи с этим, все выступающие артисты должны предъявлять администрации перечень исполняемых пьес с указанием тональностей. Цензором назначили билетершу Тамару, постоянную сотрудницу Эдика. Он сидела у входа за удобным столиком и, просмотрев поданный список произведений, вычеркивала толстым сталинским красным карандашом произведения в миноре. В связи со столь жесткими условиями, в кафе повадились выступать молодые евангардисты во главе с саксофонистом Кругликовым. Они в подаваемом репертуарном списке перед пьесами писали – «атонально» (не мажор и не минор). Вроде не к чему придраться, и они долго буйствовали, приводя в замешательство своей какофонией добрых шашлычных хозяев. Как догадывается читатель, хитрость быстро раскрылась и джазменов из помещения поперли, а над входом появилась яркая и завлекающая вывеска (говорили, что работа самого Пиросмани) – «Вкусни шашлик». Сразу и лужа высохла волшебным образом, да и кирпичики преобразовались в выложенную плиткой тропинку. Эдик Опельман снова в своем «Опеле» помчался по необъятной Москве, искать новое пристанище для очередного джаз-клуба.
Вот такова краткая история этого мажорного заведения, вблизи станции метро «Улица 1904 года» и дома, где проживает Ерема Неудачников. В виду территориальной близости он неоднократно выступал в том клубе, честно составляя программу только из мажорных, бодрых опусов. Куда теперь занесет судьба Эдиков клуб? Поживем, увидим, господа читатели!
"синяя птица".
«Синяя птица». Муки творчества. Вожди лежат валетом. Непристойное рифмоплетство.
«Синяя птица» издавна являлась злачным джазовым местом. Хотя какая-либо связь с известной пьесой Мориса Метерлинка не установлена, но это и не важно. Название, согласитесь, романтическое и зовёт в даль светлую. Еще в славно-давние оттепельные времена, чуть ли не при Владимире Красном Солнышке, освятил место сие своим присутствием русско-поддатский гитарист Никодим Громилов. Ох, и трудно было попасть в кафе, когда там играл он со своим составом. Вышибалы-дружинники с непреклонностью мраморных колонн неприступно стояли у входа. Ни просьбы, ни мольбы, ни ссылки на «бедного студента» не могли подвергнуть доброй коррозии их злую мраморность. Делать бы из таких людей обелиски и дорогие надгробия! А их - нате вам! – заставляют в дверях торчать. И когда дверь на мгновенье приоткрывалась, впуская очередного «своего», то доносились чарующие звуки блистательных импровизаций гитарного короля и в нос ударяло облако спертого потно-прокуренного воздуха, что свидетельствовало о большой плотности скопления человеческих тел на один квадратный метр площади.
Ерема давно познакомился со знаменитым гитаристом. Но не столько, чтобы часто досаждать ему – мол, проведи на концерт. Неудачников и не досаждал. Сам спустя некоторое время, дозрев и став на ноги, оказался выступающим со своим «Авангард-квартетом» на этой «святой земле», когда маг-гитарист на лето ушёл в отпуск. Об этом славном выступлении Ерема даже написал занимательный рассказик… Кто не читал – советую… Но не будем заострять внимание на этом эпизоде биографии нашего героя, а перевернем страницы еще нескольких десятилетий и окажемся в очередном веке, разменявшем двадцатку.
Несмотря на все «вихри враждебные» промчавшиеся над страной и превратившие державу из «Империи зла» в «Империю джаза», кафешка уцелела, провела кардинальный евроремонт, подтверждением коего стало постоянное наличие в сортире толстого рулона туалетной бумаги и дезодоранта, обрела хозяев-армян, обзавелась бильярдом, барной стойкой, расширилась чудесным образом, став более вместительной. Теперь славный чукча в таком шикарном месте имел полное право просить политического убежища, да вот только власть сменилась с плохой на хорошую и нет смысла просить. Жаль только, что пианино осталось «не первой свежести», с западающими клавишами, сомнительным строем и сломанными молоточками, которые по воле исполнителя обычно бойко бьют по нужным струнам. Богатые владельцы могли бы и на рояль расщедрится или, на худой конец, купить какую-нибудь электронную бандуру, от обилия коих сейчас ломятся многочисленные магазины музыкальных инструментов (всякие там «Родесы», «Корки», «Гранд-пиано» и прочие «Ямахи»). Но не случилось! Не случилось и всё! И не судите их, хозяев, которые, понимая, что на джазе много не заработаешь, все-таки приютили его у себя пусть хоть и на раз в неделю. И на том спасибо, господам владельцам.
Кстати, расчеты с музыкантами теперь тоже стали «рыночными», зависящими от заполнения зала. Если хотите больший процент получить, приглашайте знакомых, друзей и родственников на свой концерт. Иначе, коль в зале два-три человека, то и получите шиш с маслом. Вот такой он этот, в прошлом маняще-желанный, «развитой» капитализм.
В один из на редкость теплых майских вечеров Неудачникову пришлось выступать в этом, овеянном джазовой традицией, месте. Приперся он со своей супругой намного раньше, чем положено, но сразу в кафе не пошел, а стал прогуливаться в окрестностях, что практиковал перед всеми своими выступлениями ни раз. Смысл прогулки – ознакомление с достопримечательностями местного масштаба, тем более что «точка» расположена почти в самом центре – вблизи площади Маньяковского, улицы Чехова и Садового кольца, в переулке, носящим имя некоего партейного деятеля минувшей эпохи товарища Медведева. Прошел слух, что вскоре по просьбе трудящих переулок собираются переименовать, назвав именем легендарного Чарли Паркера. Тогда получается некий смысловой мостик между их джаз-клубом «Земля птицы» (Birdland), названным в честь саксофонового гения, и нашей птичкой, но голубой. Кстати и цвет Blue тоже джазовый, хотя есть опасение, что, если вывеска будет на английском (Blue Bird),
- сейчас это модно - то повадятся туда ходить люди сомнительной ориентации, посчитав, что это для них свито уютное гнездышко. Тогда, пожалуй, и джазу не сдобровать. Будет весь вечер вилять тощим, но симпатичным, задом Моисей Борисов и ему подобные. Мы снова коснулись грязи… Прекратим затянувшиеся рассуждения и начнем концерт.
В зале публики раз-два и обчелся, включая в эти «Ра-два» и верную подругу, любительницу джаза Лену, скромно притулившуюся за одним из столиков вблизи сцены. А на сцене трио. Аскольд Париковский за барабанами, Вардан Цимбалян с электробасом и Ерема Неудачников за пианинкой. С неё, как положено по традиции, сняли верхнюю переднюю деку и приткнули почти к струнам микрофон, чтобы слышней стало. Но обычно эти ухищрения должного эффекта не дают, потому что любой российский барабанщик (исключения не припоминаются), входя в раж, начинает глушить и коллег, и публику как бывалый браконьер глушит рыбу динамитом.
Концерт вызвался вести Эдик Опельман, кстати, и организовавший выступление. Эдик бодро поприветствовал жалкое скопление слушателей, представил исполнителей, пожелал хорошего вечера и «сошел с ума» (со сцены), на прощанье по обыкновению «зафонив» микрофоном, водруженным на стойку. Микрофоны обычно очень капризны и не любят, когда их излишне часто берут в руки. Это только в руках Огородного артиста СССР, бывалого Исаака Капзона (капиталистическая зона) они становятся паиньками, боясь гнева Великого Волнителя Человеческих Сердец (ВВЧС) – может в гневе об пол или об стену шарахнуть, а то и в зрителя запустить.
В противоположном конце зала, где находился бильярд, два игрока упоенно гоняли шары, издававшие при столкновении выстрелоподобный щелчок. Под этот неустранимый аккомпанемент (красиво жить не запретишь) ансамбль обмолвился первой композицией. Верная жена Еремы Ксюша привычно включила видеокамеру, дабы запечатлеть очередное выступление супруга для потомства. Начали с какого-то «стандарта» в умеренном темпе, желая не спеша адаптироваться в весьма некомфортных акустических условиях нового помещения. Обычно, спустя пару минут, из зала раздаются выкрики-советы: «Сделайте бас тише!», «Рояль не слышно», или «Барабаны громко!». Да и Эдик Опельман, мотаясь по залу как Летучий Голландец из Вагнеровской оперы, тоже проверяет акустику. Таким образом, к началу второго отделения звучание доводится до кондиции.
С грехом пополам отлабав первый «заезд», сошли со сцены. Отрадно отметили, что народу чуть прибавилось, хотя новые лица, впрочем, как и старые, отнюдь не походили на любителей джаз. Скорее - на тех, кто забежал на огонек поспешно, но культурненько, выпить и закусить. Подобной публике джаз, предлагаемый в нагрузку к меню и бильярду, до фонаря и лишь мешает разговаривать, действуя на нервы. Часто хозяину заведения высказываются пожелания: «Нельзя ли обзавестись стриптизом или, на худой конец, цыганами?» И часто этим пожеланиям идут навстречу, стараясь не отпугивать клиента, который всегда прав. Начавшись с «заздравия» (с джаза), кончается «за упокой» (попсой, а то и похлещи).
Вернемся на сцену. Начали второй «заезд» с очередного «стандарта». По заведенной традиции в стране, ставшей «Империей джаза», должна теперь исполняться только емерихамская музыка, а своя ни-ни, не сметь, иначе возникнут проблемы в ООН и Евросоюзе. И в музыкальных учебных заведениях изучается только ихний джаз. А светлая мечта прежней власти создать свой «Советский» и вступить под его развеселые звуки в Коммунизм, который «не за горами», так и осталась недосягаемой. Члены КПРФ и лично сам товарищ Зюгадин, выступая в Думе, ни раз клеймили отечественных джазменов, называя их «агентами ЦРУ от музыки». Но дальше дело не шло. Свежо еще воспоминание о том, как танки Таманской дивизии по приказу императора Ельца Первого долбали Белый дом, перекрасив его в Черный. Но не будем о грустном! Значит, время для рождения отечественного джаза еще не настало. Испокон веков в России ценилось чужое, а родные «Левши» всегда печально заканчивали свои дни.
Тем временем ансамбль отыграл и третий «заезд», заслужив «букетик» жалких рукоплесканий. Большая часть «цветков» коего принадлежала другу семьи Лене. Наверное, все ладоши отбила, аплодируя… И народцу тоже прибавилось, и шумней стало в зале, да и бильярдисты все боле распалялись - то и гляди превратят азартную игру в фехтование на киях. А там, глядишь, и за пистолеты схватятся. Теперь публика серьезная пошла, так сказать «мистер Кольт всех уравнял». А коль (почти «кольт») звучит «емерихамская» музыка, то почему бы не воссоздать на Руси и атмосферу салунов Дикого Запада с их массовыми драками и пальбой из всех видов оружия. Но мы опять увлеклись, господа!
Снова зазвучала музыка, с трудом соперничая с гулом бесед за столиками и стуком бильярдных шаров. Вот как всем неинтересен джаз!
В третьем отделении (Бенкендорф здесь не причем) Ерема, намучившись в первых двух от попадания на беззвучные, сломанные клавиши, а они как раз приходились на главные звуки исполняемой мелодии, и придя в бешенство, во всю мочь, орал матом, что и увековечила Ксюшина видеокамера. Публика, увлеченная шумными беседами, разумеется, на эти проявления гнева никак не реагировала, впрочем, как и на музыку, и концерт завершился под традиционную «Садись в поезд А». Затем, зачехлив пианинку и бас с барабанами, и зажав в клювах жалкие гонорары «птенцы джаза» упорхнули, бросив «Синюю птицу» на доеданье бильярдистам и прочим личностям с тугими кошельками (цены в кафе – о-го-го! – кусаются). И Эдик Опельман покатил на своем стареньком «Опеле» в ночную московскую тьму, удовлетворенный хорошо проведенным концертом.
* * *
«Синяя птица» издавна являлась злачным джазовым местом. Хотя какая-либо связь с известной пьесой Мориса Метерлинка не установлена, но это и не важно. Название, согласитесь, романтическое и зовёт в даль светлую. Еще в славно-давние оттепельные времена, чуть ли не при Владимире Красном Солнышке, освятил место сие своим присутствием русско-поддатский гитарист Никодим Громилов. Ох, и трудно было попасть в кафе, когда там играл он со своим составом. Вышибалы-дружинники с непреклонностью мраморных колонн неприступно стояли у входа. Ни просьбы, ни мольбы, ни ссылки на «бедного студента» не могли подвергнуть доброй коррозии их злую мраморность. Делать бы из таких людей обелиски и дорогие надгробия! А их - нате вам! – заставляют в дверях торчать. И когда дверь на мгновенье приоткрывалась, впуская очередного «своего», то доносились чарующие звуки блистательных импровизаций гитарного короля и в нос ударяло облако спертого потно-прокуренного воздуха, что свидетельствовало о большой плотности скопления человеческих тел на один квадратный метр площади.
Ерема давно познакомился со знаменитым гитаристом. Но не столько, чтобы часто досаждать ему – мол, проведи на концерт. Неудачников и не досаждал. Сам спустя некоторое время, дозрев и став на ноги, оказался выступающим со своим «Авангард-квартетом» на этой «святой земле», когда маг-гитарист на лето ушёл в отпуск. Об этом славном выступлении Ерема даже написал занимательный рассказик… Кто не читал – советую… Но не будем заострять внимание на этом эпизоде биографии нашего героя, а перевернем страницы еще нескольких десятилетий и окажемся в очередном веке, разменявшем двадцатку.
Несмотря на все «вихри враждебные» промчавшиеся над страной и превратившие державу из «Империи зла» в «Империю джаза», кафешка уцелела, провела кардинальный евроремонт, подтверждением коего стало постоянное наличие в сортире толстого рулона туалетной бумаги и дезодоранта, обрела хозяев-армян, обзавелась бильярдом, барной стойкой, расширилась чудесным образом, став более вместительной. Теперь славный чукча в таком шикарном месте имел полное право просить политического убежища, да вот только власть сменилась с плохой на хорошую и нет смысла просить. Жаль только, что пианино осталось «не первой свежести», с западающими клавишами, сомнительным строем и сломанными молоточками, которые по воле исполнителя обычно бойко бьют по нужным струнам. Богатые владельцы могли бы и на рояль расщедрится или, на худой конец, купить какую-нибудь электронную бандуру, от обилия коих сейчас ломятся многочисленные магазины музыкальных инструментов (всякие там «Родесы», «Корки», «Гранд-пиано» и прочие «Ямахи»). Но не случилось! Не случилось и всё! И не судите их, хозяев, которые, понимая, что на джазе много не заработаешь, все-таки приютили его у себя пусть хоть и на раз в неделю. И на том спасибо, господам владельцам.
Кстати, расчеты с музыкантами теперь тоже стали «рыночными», зависящими от заполнения зала. Если хотите больший процент получить, приглашайте знакомых, друзей и родственников на свой концерт. Иначе, коль в зале два-три человека, то и получите шиш с маслом. Вот такой он этот, в прошлом маняще-желанный, «развитой» капитализм.
В один из на редкость теплых майских вечеров Неудачникову пришлось выступать в этом, овеянном джазовой традицией, месте. Приперся он со своей супругой намного раньше, чем положено, но сразу в кафе не пошел, а стал прогуливаться в окрестностях, что практиковал перед всеми своими выступлениями ни раз. Смысл прогулки – ознакомление с достопримечательностями местного масштаба, тем более что «точка» расположена почти в самом центре – вблизи площади Маньяковского, улицы Чехова и Садового кольца, в переулке, носящим имя некоего партейного деятеля минувшей эпохи товарища Медведева. Прошел слух, что вскоре по просьбе трудящих переулок собираются переименовать, назвав именем легендарного Чарли Паркера. Тогда получается некий смысловой мостик между их джаз-клубом «Земля птицы» (Birdland), названным в честь саксофонового гения, и нашей птичкой, но голубой. Кстати и цвет Blue тоже джазовый, хотя есть опасение, что, если вывеска будет на английском (Blue Bird),
- сейчас это модно - то повадятся туда ходить люди сомнительной ориентации, посчитав, что это для них свито уютное гнездышко. Тогда, пожалуй, и джазу не сдобровать. Будет весь вечер вилять тощим, но симпатичным, задом Моисей Борисов и ему подобные. Мы снова коснулись грязи… Прекратим затянувшиеся рассуждения и начнем концерт.
В зале публики раз-два и обчелся, включая в эти «Ра-два» и верную подругу, любительницу джаза Лену, скромно притулившуюся за одним из столиков вблизи сцены. А на сцене трио. Аскольд Париковский за барабанами, Вардан Цимбалян с электробасом и Ерема Неудачников за пианинкой. С неё, как положено по традиции, сняли верхнюю переднюю деку и приткнули почти к струнам микрофон, чтобы слышней стало. Но обычно эти ухищрения должного эффекта не дают, потому что любой российский барабанщик (исключения не припоминаются), входя в раж, начинает глушить и коллег, и публику как бывалый браконьер глушит рыбу динамитом.
Концерт вызвался вести Эдик Опельман, кстати, и организовавший выступление. Эдик бодро поприветствовал жалкое скопление слушателей, представил исполнителей, пожелал хорошего вечера и «сошел с ума» (со сцены), на прощанье по обыкновению «зафонив» микрофоном, водруженным на стойку. Микрофоны обычно очень капризны и не любят, когда их излишне часто берут в руки. Это только в руках Огородного артиста СССР, бывалого Исаака Капзона (капиталистическая зона) они становятся паиньками, боясь гнева Великого Волнителя Человеческих Сердец (ВВЧС) – может в гневе об пол или об стену шарахнуть, а то и в зрителя запустить.
В противоположном конце зала, где находился бильярд, два игрока упоенно гоняли шары, издававшие при столкновении выстрелоподобный щелчок. Под этот неустранимый аккомпанемент (красиво жить не запретишь) ансамбль обмолвился первой композицией. Верная жена Еремы Ксюша привычно включила видеокамеру, дабы запечатлеть очередное выступление супруга для потомства. Начали с какого-то «стандарта» в умеренном темпе, желая не спеша адаптироваться в весьма некомфортных акустических условиях нового помещения. Обычно, спустя пару минут, из зала раздаются выкрики-советы: «Сделайте бас тише!», «Рояль не слышно», или «Барабаны громко!». Да и Эдик Опельман, мотаясь по залу как Летучий Голландец из Вагнеровской оперы, тоже проверяет акустику. Таким образом, к началу второго отделения звучание доводится до кондиции.
С грехом пополам отлабав первый «заезд», сошли со сцены. Отрадно отметили, что народу чуть прибавилось, хотя новые лица, впрочем, как и старые, отнюдь не походили на любителей джаз. Скорее - на тех, кто забежал на огонек поспешно, но культурненько, выпить и закусить. Подобной публике джаз, предлагаемый в нагрузку к меню и бильярду, до фонаря и лишь мешает разговаривать, действуя на нервы. Часто хозяину заведения высказываются пожелания: «Нельзя ли обзавестись стриптизом или, на худой конец, цыганами?» И часто этим пожеланиям идут навстречу, стараясь не отпугивать клиента, который всегда прав. Начавшись с «заздравия» (с джаза), кончается «за упокой» (попсой, а то и похлещи).
Вернемся на сцену. Начали второй «заезд» с очередного «стандарта». По заведенной традиции в стране, ставшей «Империей джаза», должна теперь исполняться только емерихамская музыка, а своя ни-ни, не сметь, иначе возникнут проблемы в ООН и Евросоюзе. И в музыкальных учебных заведениях изучается только ихний джаз. А светлая мечта прежней власти создать свой «Советский» и вступить под его развеселые звуки в Коммунизм, который «не за горами», так и осталась недосягаемой. Члены КПРФ и лично сам товарищ Зюгадин, выступая в Думе, ни раз клеймили отечественных джазменов, называя их «агентами ЦРУ от музыки». Но дальше дело не шло. Свежо еще воспоминание о том, как танки Таманской дивизии по приказу императора Ельца Первого долбали Белый дом, перекрасив его в Черный. Но не будем о грустном! Значит, время для рождения отечественного джаза еще не настало. Испокон веков в России ценилось чужое, а родные «Левши» всегда печально заканчивали свои дни.
Тем временем ансамбль отыграл и третий «заезд», заслужив «букетик» жалких рукоплесканий. Большая часть «цветков» коего принадлежала другу семьи Лене. Наверное, все ладоши отбила, аплодируя… И народцу тоже прибавилось, и шумней стало в зале, да и бильярдисты все боле распалялись - то и гляди превратят азартную игру в фехтование на киях. А там, глядишь, и за пистолеты схватятся. Теперь публика серьезная пошла, так сказать «мистер Кольт всех уравнял». А коль (почти «кольт») звучит «емерихамская» музыка, то почему бы не воссоздать на Руси и атмосферу салунов Дикого Запада с их массовыми драками и пальбой из всех видов оружия. Но мы опять увлеклись, господа!
Снова зазвучала музыка, с трудом соперничая с гулом бесед за столиками и стуком бильярдных шаров. Вот как всем неинтересен джаз!
В третьем отделении (Бенкендорф здесь не причем) Ерема, намучившись в первых двух от попадания на беззвучные, сломанные клавиши, а они как раз приходились на главные звуки исполняемой мелодии, и придя в бешенство, во всю мочь, орал матом, что и увековечила Ксюшина видеокамера. Публика, увлеченная шумными беседами, разумеется, на эти проявления гнева никак не реагировала, впрочем, как и на музыку, и концерт завершился под традиционную «Садись в поезд А». Затем, зачехлив пианинку и бас с барабанами, и зажав в клювах жалкие гонорары «птенцы джаза» упорхнули, бросив «Синюю птицу» на доеданье бильярдистам и прочим личностям с тугими кошельками (цены в кафе – о-го-го! – кусаются). И Эдик Опельман покатил на своем стареньком «Опеле» в ночную московскую тьму, удовлетворенный хорошо проведенным концертом.
* * *
Клуб "Кризис жанра".
Неудачников с супругой блуждали по арбатским дворам и переулкам в поисках джаз-клуба, где должно состояться очередное выступление. Ожидаемый концерт устроил давний знакомый, барабанщик Боря Савелин, подвизавшийся в клубе арт-менеджером, выражаясь по-современному. Боря раньше, в период застоя, сильно закладывал и вел себя из рук вон плохо. С перестройкой взялся за ум и стал деловым. Перегонял машины из-за границы и из города в город, «челночил», торговал шмотьем в Лужниках. Вскоре обрел солидность и дом на Черноморском побережье, импортную тачку и не то, чтобы шибко разбогател, но вполне теперь обеспечивал себя. Правда, иногда, утомившись от дел, «развязывал». Но не столь безобразно как при социализме. Тогда дело порой попахивало «белочкой» (белой горячкой). Пил теперь, оставаясь в рамках приличия. Не прибегал к помощи врачей для выведения себя из «штопора». Сам научился завязывать. Погулял и будя!
Май. Но не жарко. Кругом зелено – и деревья, и кусты, и трава. Такой свежеповатый май Ерема именовал «лютым» и ждал его наступления с тревогой. Особенно раздражало, что в известном романе Булгакова московский май описывался как знойный и жаркий, с плавящимся асфальтом. Герои вовсю купались в водоемах. Бездомный - в Москве-реке в самом центре, а другие в Москве-реке в Доме творчества «Перелыгино». Ерема из года в год, встречая долгожданный май, с горечью отмечал, что ничего описанного в «Мастере» в смысле погоды не наблюдается. Какие там купания? Какой плавящийся асфальт, духота и пот градом? Неужели климат так изменился? Обидно, что при краткости и капризности столичного лета, затяжной зиме и осени, отбирался и, обязанный быть теплым, последний месяц весны. Вот и сейчас без теплой куртки не обойтись. Особенно вечером. И в одном пиджачке не походишь.
Как заранее объяснено Борей, клуб «Кризис жанра» находится в одном из подвалов. Дом, якобы, располагается между Чистым и Хрущевским переулками. Но точного адреса Боря не сказал. Сам не знал. Привык к месту, не запоминая ни номера дома, ни названия улицы. Так ведь бывает, не правда ли? Яркой вывески, как пояснил друг, также не имелось, чтобы не привлекать внимания того, кого не надо. Посвященные дорогу знали, а другим не обязательно… Неудачников ранее не слышал о клубе с таким интеллектуальным и претенциозным названием. Как выяснилось, это не настоящий джаз-клуб… «Музыке толстых и одутловатых» отводился лишь один из вечеров. Остальное время изгалялись рок-команды, барды и прочий молодежно нацеленный сброд. Но то, что слушающая песняк и попсу публика заинтересовалась джазом, обнадеживало. Не понятно только, кризис какого жанра подразумевался в названии.
Ерема должен выступать квартетом. С ранее упоминавшимся гитаристом Яновым. Тем, что перед французами осрамился. Неудачников его временно простил, так как отрепетировал с ним новую программу “All songs about love”. Названия песен непременно включали слово «любовь»: “I love you”, “Lover man”, “What is the thing called love”, “The man I love”, “Love for sale” и другие – более двух десятков. На басе - незаменимый Цимбалян, на барабанах - Аскольд Париковский, всепогодный оптимист и энтузиаст джаза. Боря предупредил - рояля, пианино или каких-нибудь общественных клавиш ни в клубе, ни в кустах по соседству нет. Все играют на приносимом с собой. У Еремы своих клавиш по состоянию кошелька, а также из принципа, не имелось. Выручил безотказный Париковский. У него нашлись. Хоть и не престижной фирмы, да и без педали громкости. Но играть можно. Аскольд единственный в ансамбле имел «тачку». Поэтому доставить к месту ударную установку и клавиши не составило для него большого труда.
Боря предупредил, играть придется всего один час во втором отделении.
В первом - емирихамский гость, трубач Пономаренко, с саксофонистом Стасом Григоровичем, аккордеонистом Данилкиным, каким-то басистом и с самим Борей на барабанах. Ерема в давние времена, времена знаменитого «Молодежного кафе», играл в одном ансамбле с будущим «артблэйковцем», поэтому захватил с собой две аудиокассеты. (Надо коллеге подарить на память.) То были записи программы «Русская классика в джазовой обработке», осуществленной оркестром Антония Тролля. Об этой эпохальной работе, так и не выпущенной в свет, упоминалось раньше, кажется в главе четвертой.
Наконец, прибегнув даже к спрашиванию прохожих, чего делать Неудачников не любил, полагаясь на чутье и интуицию, Ереме удалось отыскать затерявшийся в заковыристых переулках, улочках и дворах таинственный подвальчик. Действительно, никакой вывески. Открываешь дверь, и крутая лесенка в глубину. Можно и навернуться в полумраке. Снизу доносится шум голосов и теплота набитого посетителями помещения. Лесенка заканчивается уютненьким зальчиком и охранником в дверях. Ерема с младых ногтей (во как сказанул!) не любил швейцаров, вышибал и прочих вертухаев. Они отвечали взаимностью.
- Вы куда, гражданин? – и делается преграждающая ручонка.
- Выступающий я, - начинает мелко дрожать пришедший.
- Пригласительный есть?
- Какой ещё пригласительный?
- Это к нам, - спасает положение вовремя возникший Боря. – Пропустите их!
- А где туалет? – мстительно спрашивает гость.
- Вот, - указывает на боковую дверь униженный секьюрити.
Тесный сортир похож на тюремный бокс штрафного изолятора. Даже одному сложно повернуться. В таком месте при всем желании политического убежища, как в известном анекдоте про чукчу, не попросишь! Неудачников по давней «фронтовой» (шутка!) привычке любил первым делом в новом помещении отыскать отхожее место и нанести туда визит вежливости, чтобы с опорожненным мочевым пузырем, без терзаний грешного тела, всласть и целиком отдаться высокому искусству. Вот и сейчас – с трудом втиснулся. Запор оказался сломанным. Пришлось сдерживать массой своего тела натиск желающих облегчиться. Это мешало процессу, действуя на нервы и тормозя отправление нужды. Но все-таки «процесс пошел», и благополучно завершился, несмотря на досадные помехи. Облегченный и от того счастливый Ерема радостно вошел в зал. Гостеприимный Борис усадил гостей, вернее втиснул, за относительно свободный стол. Теснота и духота. Зальчик битком и все курят. Особенно девицы. Выпускают из ноздрей, ушей и рта под низкий потолок грозовые облака сигаретного дыма. Контингент молодежно-джинсовый. Дружно жуют орешки, пьют коктейли и соки. Поколение «пепси» в лучшем виде! Невдалеке барная стойка. И там толпятся со стаканами в руках. Никакой существенной еды и крепких напитков не предусмотрено. Оно и правильно. Тут не ресторан, а скорее культурно-тусовочный центр. Нечего ужираться и упиваться.
Сравнивая современные кафешки с подобными заведениями минувшей эпохи, Ерема с удивлением отмечал поразительную культурность поведения сегодняшней публики. Никаких пьяных сцен и традиционного мордобоя. Что случилось с народом? Неужели так остепенился? Больше не видно обязательных представителей класса-гегемона, работяг со свиными рылами. Куда-то они подевались и больше не отравляют культурную атмосферу молодежных сообществ. Вот и ответ: подевались, и стало тихо! Подобный факт отраден.
Неудачников давно не виделся с Пономаренко. Вместе с рукопожатием вручил ему принесенные кассеты. Тот в ответ подарил свой последний компакт-диск. Поговорили о том, о сем и первый ансамбль начал играть. Зазвучали известные композиции из репертуара «Посланников джаза» Арта Блэйкмана. Пономаренко усердствовал за всю масть, демонстрируя россиянам емерихамскую джазовую выучку. Виртуозничал и свистел наверху, словно на глазах воскресал безвременно убиенный Ли Моргов. Зал рукоплескал, зная, что каждое соло в джазе требует вознаграждения овациями, а то и свистом. Играли хорошо: блистал тенорист Стас, блистал аккордеонист Данило…
После них заступил Ерема со своими молодцами и «Всеми песнями о любви». Тоже выступили неплохо. Концерт закончился достаточно рано – так заведено в «Кризисе жанра», чтобы не злить жильцов дома - и музыканты решили поехать на Беговую в клуб Эдика Опельмана. Там решено продолжить общение более тесно, в форме «джема». Те, кто на своих двоих, ловили «тачку». Коллектив Еремы уместился, правда, в слегка уплотненном виде, в жгуче-рыжих безразмерных «Жигулях» Париковского…
До закрытия клуба Опельмана оставалось полчаса, и прибывшие решительно устремились на цену. Там дежурил с оголенной как шпага трубой в руках любитель поджемовать бывшая звезда отечественного джаза Антон Тормозян. Он нервно ходил по сцене и постукивал клапанами, желая посоревноваться с тайно ненавидимым гостем из-за границы.
Ерема, зная, что промедление чревато (молодые гаденыши-колтрейнисты на сцену полезут) стремительно захватил место у рояля и заиграл любимую Тормозяном балладную тему в ля-бемоле (“Like some one in love”). Антон тут же подхватил. Присоединились и остальные. Не успела композиция закончиться, как Неудачников заиграл следующий известный «стандарт». Ерема всегда применял на «джемах» этот метод «нон-стоп», дабы не дать врагам опомниться и полезть на сцену с просьбой «дайте поиграть». Сыграли еще несколько тем и «джем» благополучно завершился. Гаденыши скрежетали зубами, оставшись с носом. Старики торжествовали, хоть и маленькую, но победу.
На следующий день Ерема послушал подаренный Пономаренко диск. Из десятка - все композиции авторские, за исключением одного «стандарта». Играл квинтет: труба, саксофон и ритм-секция. Неудачников и ранее знал, что у Пономаренко за океаном неожиданно прорезался композиторский дар как запоздалый зуб мудрости. Но не думал, что до такой вопиюще-болезненной степени, чтобы играть почти сплошь свое. Музыка «мэйнстримовская» - трубач всегда отличался консерватизмом – представляла собой в художественном отношении смесь Дунаевского с Бени Голсоном. Как говорится, «французское с нижегородским» или «божий дар с яичницей». Она не потрясла, подтвердив тезис, что сейчас каждый человек человеку – композитор. И не сочиняет только ленивый. Играл ансамбль хорошо – все-таки емерихамцы – но несколько полистилистично. Трубач традиционен, а саксофонист с пианистом «современщики». Ерема помнил, что Пономаренко в свою бытность москвичом страшно не любил новаторов и высмеивал их, считая «шаровиками» (мошенниками, не знающими традицию). Особенно ненавидел «передового» трубача Гермогена Лукина с его «сыроедскими» композициями. Теперь, как видно, терпел вокруг себя «передовых». Жизнь, наверное, заставила. И вот почему. В России помаленьку играть научились, частично избавившись от самобытности и поисков собственного пути, к чему призывала Родная Партия. В Емерике напротив – разучились: старые мастера стали вымирать, а молодежь ударилась в евангард, устав от традиции.
В общем, диск Ерему не потряс. Интересно, какое впечатление на Пономаренко, произведут подаренные кассеты? Ведь в них как бы указывалось направление, новый путь. Благородней обрабатывать классику, чем крапать отсебятину несопоставимую с образцами джазовых стандартов. Чего стоят темы лишь гениального Бени Голсона! А русскому, живущему в Емерике, сам Бог, как говорится, велел играть русскую музыку!
Спустя некоторое время Неудачников вновь встретился на одном из концертов с Пономаренко. Ерема спросил с нетерпением:
- Ну, слушал?
- Что?
- Мои кассеты?
- Какие кассеты?
Дальше расспрашивать глупо. Оставалось предположить, что сноб-трубач сразу выбросил подарок в ближайшую урну или забыл где-то, не считая нужным терять время на прослушивания всякой ерунды. А Ерема размечтался: укажу ему правильный путь! Может его это подвигнет? Плевок в душу оказался неожиданным и ёмким. Придя домой, Ерема в качестве ответной меры выбросил диск Пономаренко в мусоропровод.
Май. Но не жарко. Кругом зелено – и деревья, и кусты, и трава. Такой свежеповатый май Ерема именовал «лютым» и ждал его наступления с тревогой. Особенно раздражало, что в известном романе Булгакова московский май описывался как знойный и жаркий, с плавящимся асфальтом. Герои вовсю купались в водоемах. Бездомный - в Москве-реке в самом центре, а другие в Москве-реке в Доме творчества «Перелыгино». Ерема из года в год, встречая долгожданный май, с горечью отмечал, что ничего описанного в «Мастере» в смысле погоды не наблюдается. Какие там купания? Какой плавящийся асфальт, духота и пот градом? Неужели климат так изменился? Обидно, что при краткости и капризности столичного лета, затяжной зиме и осени, отбирался и, обязанный быть теплым, последний месяц весны. Вот и сейчас без теплой куртки не обойтись. Особенно вечером. И в одном пиджачке не походишь.
Как заранее объяснено Борей, клуб «Кризис жанра» находится в одном из подвалов. Дом, якобы, располагается между Чистым и Хрущевским переулками. Но точного адреса Боря не сказал. Сам не знал. Привык к месту, не запоминая ни номера дома, ни названия улицы. Так ведь бывает, не правда ли? Яркой вывески, как пояснил друг, также не имелось, чтобы не привлекать внимания того, кого не надо. Посвященные дорогу знали, а другим не обязательно… Неудачников ранее не слышал о клубе с таким интеллектуальным и претенциозным названием. Как выяснилось, это не настоящий джаз-клуб… «Музыке толстых и одутловатых» отводился лишь один из вечеров. Остальное время изгалялись рок-команды, барды и прочий молодежно нацеленный сброд. Но то, что слушающая песняк и попсу публика заинтересовалась джазом, обнадеживало. Не понятно только, кризис какого жанра подразумевался в названии.
Ерема должен выступать квартетом. С ранее упоминавшимся гитаристом Яновым. Тем, что перед французами осрамился. Неудачников его временно простил, так как отрепетировал с ним новую программу “All songs about love”. Названия песен непременно включали слово «любовь»: “I love you”, “Lover man”, “What is the thing called love”, “The man I love”, “Love for sale” и другие – более двух десятков. На басе - незаменимый Цимбалян, на барабанах - Аскольд Париковский, всепогодный оптимист и энтузиаст джаза. Боря предупредил - рояля, пианино или каких-нибудь общественных клавиш ни в клубе, ни в кустах по соседству нет. Все играют на приносимом с собой. У Еремы своих клавиш по состоянию кошелька, а также из принципа, не имелось. Выручил безотказный Париковский. У него нашлись. Хоть и не престижной фирмы, да и без педали громкости. Но играть можно. Аскольд единственный в ансамбле имел «тачку». Поэтому доставить к месту ударную установку и клавиши не составило для него большого труда.
Боря предупредил, играть придется всего один час во втором отделении.
В первом - емирихамский гость, трубач Пономаренко, с саксофонистом Стасом Григоровичем, аккордеонистом Данилкиным, каким-то басистом и с самим Борей на барабанах. Ерема в давние времена, времена знаменитого «Молодежного кафе», играл в одном ансамбле с будущим «артблэйковцем», поэтому захватил с собой две аудиокассеты. (Надо коллеге подарить на память.) То были записи программы «Русская классика в джазовой обработке», осуществленной оркестром Антония Тролля. Об этой эпохальной работе, так и не выпущенной в свет, упоминалось раньше, кажется в главе четвертой.
Наконец, прибегнув даже к спрашиванию прохожих, чего делать Неудачников не любил, полагаясь на чутье и интуицию, Ереме удалось отыскать затерявшийся в заковыристых переулках, улочках и дворах таинственный подвальчик. Действительно, никакой вывески. Открываешь дверь, и крутая лесенка в глубину. Можно и навернуться в полумраке. Снизу доносится шум голосов и теплота набитого посетителями помещения. Лесенка заканчивается уютненьким зальчиком и охранником в дверях. Ерема с младых ногтей (во как сказанул!) не любил швейцаров, вышибал и прочих вертухаев. Они отвечали взаимностью.
- Вы куда, гражданин? – и делается преграждающая ручонка.
- Выступающий я, - начинает мелко дрожать пришедший.
- Пригласительный есть?
- Какой ещё пригласительный?
- Это к нам, - спасает положение вовремя возникший Боря. – Пропустите их!
- А где туалет? – мстительно спрашивает гость.
- Вот, - указывает на боковую дверь униженный секьюрити.
Тесный сортир похож на тюремный бокс штрафного изолятора. Даже одному сложно повернуться. В таком месте при всем желании политического убежища, как в известном анекдоте про чукчу, не попросишь! Неудачников по давней «фронтовой» (шутка!) привычке любил первым делом в новом помещении отыскать отхожее место и нанести туда визит вежливости, чтобы с опорожненным мочевым пузырем, без терзаний грешного тела, всласть и целиком отдаться высокому искусству. Вот и сейчас – с трудом втиснулся. Запор оказался сломанным. Пришлось сдерживать массой своего тела натиск желающих облегчиться. Это мешало процессу, действуя на нервы и тормозя отправление нужды. Но все-таки «процесс пошел», и благополучно завершился, несмотря на досадные помехи. Облегченный и от того счастливый Ерема радостно вошел в зал. Гостеприимный Борис усадил гостей, вернее втиснул, за относительно свободный стол. Теснота и духота. Зальчик битком и все курят. Особенно девицы. Выпускают из ноздрей, ушей и рта под низкий потолок грозовые облака сигаретного дыма. Контингент молодежно-джинсовый. Дружно жуют орешки, пьют коктейли и соки. Поколение «пепси» в лучшем виде! Невдалеке барная стойка. И там толпятся со стаканами в руках. Никакой существенной еды и крепких напитков не предусмотрено. Оно и правильно. Тут не ресторан, а скорее культурно-тусовочный центр. Нечего ужираться и упиваться.
Сравнивая современные кафешки с подобными заведениями минувшей эпохи, Ерема с удивлением отмечал поразительную культурность поведения сегодняшней публики. Никаких пьяных сцен и традиционного мордобоя. Что случилось с народом? Неужели так остепенился? Больше не видно обязательных представителей класса-гегемона, работяг со свиными рылами. Куда-то они подевались и больше не отравляют культурную атмосферу молодежных сообществ. Вот и ответ: подевались, и стало тихо! Подобный факт отраден.
Неудачников давно не виделся с Пономаренко. Вместе с рукопожатием вручил ему принесенные кассеты. Тот в ответ подарил свой последний компакт-диск. Поговорили о том, о сем и первый ансамбль начал играть. Зазвучали известные композиции из репертуара «Посланников джаза» Арта Блэйкмана. Пономаренко усердствовал за всю масть, демонстрируя россиянам емерихамскую джазовую выучку. Виртуозничал и свистел наверху, словно на глазах воскресал безвременно убиенный Ли Моргов. Зал рукоплескал, зная, что каждое соло в джазе требует вознаграждения овациями, а то и свистом. Играли хорошо: блистал тенорист Стас, блистал аккордеонист Данило…
После них заступил Ерема со своими молодцами и «Всеми песнями о любви». Тоже выступили неплохо. Концерт закончился достаточно рано – так заведено в «Кризисе жанра», чтобы не злить жильцов дома - и музыканты решили поехать на Беговую в клуб Эдика Опельмана. Там решено продолжить общение более тесно, в форме «джема». Те, кто на своих двоих, ловили «тачку». Коллектив Еремы уместился, правда, в слегка уплотненном виде, в жгуче-рыжих безразмерных «Жигулях» Париковского…
До закрытия клуба Опельмана оставалось полчаса, и прибывшие решительно устремились на цену. Там дежурил с оголенной как шпага трубой в руках любитель поджемовать бывшая звезда отечественного джаза Антон Тормозян. Он нервно ходил по сцене и постукивал клапанами, желая посоревноваться с тайно ненавидимым гостем из-за границы.
Ерема, зная, что промедление чревато (молодые гаденыши-колтрейнисты на сцену полезут) стремительно захватил место у рояля и заиграл любимую Тормозяном балладную тему в ля-бемоле (“Like some one in love”). Антон тут же подхватил. Присоединились и остальные. Не успела композиция закончиться, как Неудачников заиграл следующий известный «стандарт». Ерема всегда применял на «джемах» этот метод «нон-стоп», дабы не дать врагам опомниться и полезть на сцену с просьбой «дайте поиграть». Сыграли еще несколько тем и «джем» благополучно завершился. Гаденыши скрежетали зубами, оставшись с носом. Старики торжествовали, хоть и маленькую, но победу.
На следующий день Ерема послушал подаренный Пономаренко диск. Из десятка - все композиции авторские, за исключением одного «стандарта». Играл квинтет: труба, саксофон и ритм-секция. Неудачников и ранее знал, что у Пономаренко за океаном неожиданно прорезался композиторский дар как запоздалый зуб мудрости. Но не думал, что до такой вопиюще-болезненной степени, чтобы играть почти сплошь свое. Музыка «мэйнстримовская» - трубач всегда отличался консерватизмом – представляла собой в художественном отношении смесь Дунаевского с Бени Голсоном. Как говорится, «французское с нижегородским» или «божий дар с яичницей». Она не потрясла, подтвердив тезис, что сейчас каждый человек человеку – композитор. И не сочиняет только ленивый. Играл ансамбль хорошо – все-таки емерихамцы – но несколько полистилистично. Трубач традиционен, а саксофонист с пианистом «современщики». Ерема помнил, что Пономаренко в свою бытность москвичом страшно не любил новаторов и высмеивал их, считая «шаровиками» (мошенниками, не знающими традицию). Особенно ненавидел «передового» трубача Гермогена Лукина с его «сыроедскими» композициями. Теперь, как видно, терпел вокруг себя «передовых». Жизнь, наверное, заставила. И вот почему. В России помаленьку играть научились, частично избавившись от самобытности и поисков собственного пути, к чему призывала Родная Партия. В Емерике напротив – разучились: старые мастера стали вымирать, а молодежь ударилась в евангард, устав от традиции.
В общем, диск Ерему не потряс. Интересно, какое впечатление на Пономаренко, произведут подаренные кассеты? Ведь в них как бы указывалось направление, новый путь. Благородней обрабатывать классику, чем крапать отсебятину несопоставимую с образцами джазовых стандартов. Чего стоят темы лишь гениального Бени Голсона! А русскому, живущему в Емерике, сам Бог, как говорится, велел играть русскую музыку!
Спустя некоторое время Неудачников вновь встретился на одном из концертов с Пономаренко. Ерема спросил с нетерпением:
- Ну, слушал?
- Что?
- Мои кассеты?
- Какие кассеты?
Дальше расспрашивать глупо. Оставалось предположить, что сноб-трубач сразу выбросил подарок в ближайшую урну или забыл где-то, не считая нужным терять время на прослушивания всякой ерунды. А Ерема размечтался: укажу ему правильный путь! Может его это подвигнет? Плевок в душу оказался неожиданным и ёмким. Придя домой, Ерема в качестве ответной меры выбросил диск Пономаренко в мусоропровод.
Джаз в Болгарском Культурном Центре.
Был то ли ноябрь, то ли март. Одним словом – слякоть. Между гостиницей «Антисоветская» и «Вторым Часовым Заводом» находилось то место, где должен выступать Неудачников со своим трио. Помещение называлось, да и сейчас именуется, «Болгарский культурный центр» (БКЦ). Там временно нашел пристанище, - бросил якорь, - вечно дрейфующий (отовсюду почему-то гонят) джаз-клуб Эдика Опельмана. За высоким кирпичным забором, в глубине двора-сада темнеет большой трехэтажный особняк девятнадцатого века, похожий на средневековый рыцарский замок века десятого-одиннадцатого. Двор просторен, но мрачен – освещения никакого, да и окна темны, будто замок необитаем. Не повернуть ли оглобли? Может адрес не тот? Но стоящие во дворе иномарки указывают, что кто-то сюда приехал, да и времена отнюдь не рыцарские: конского ржания, звона мечей и доспехов не слышно. Рыцари, где вы? Ау! Отзовитесь… Неудачников постоял в ожидании признаков жизнедеятельности – может, кто выйдет или войдет? Но ни души. Тихо и скорбно как на кладбище, на обитель джаза место сие никак не тянет. А за спиной Ленинградский проспект бурлит неугомонными и шумными автомобильными потоками. По обледенелому тротуару спешат и поскальзываются уставшие после трудового дня москвичи. Но почему никто не заворачивает во двор? Или джаз не так мил российскому сердцу? Не верится нам в это, как и Константину Сергеевичу Сандуновскому, автору знаменитой системы об умении артиста притворяться в предложенных сценических обстоятельствах. Ему, хоть и по другому поводу, но тоже не верилось… От ворот к зданию ведет асфальтированная дорога, упирающаяся в парадный подъезд, украшенный колоннами. Массивная, в два человеческих роста резная дубовая дверь с витой бронзовой ручкой указывает на солидное прошлое таинственного здания. Потянешь – сразу не поддается, пружина тугая и надо прилагать немалое усилие. Но вот поддалась. За дверью маленький предбанник и несколько мраморных ступенек вверх к следующей, менее массивной двери. У нее и пружина не так туга. Открываем. Сияющий вестибюль. Кругом мрамор, под потолком нарядные люстры, пол сверкает начищенным старинным паркетом, на стенах канделябры и картины, выполненные в современной манере, у стен на полу – огромные вазы и модернистские конструкции из проволоки. Вот как бывает, обманчив фасад: снаружи традиция, внутри евангард. Направо гардероб и сортир обобщенно-общечеловеческого типа («М» и «Ж» вместе, что всегда смущает прекрасную половину – стесняются заходить и, страдая, терпят весь вечер). Неумолимый гардеробщик как горный орел высматривает жертву, приглашая на «казнь раздевания» и заглядывая глубоко в душу взглядом опытного гипнотизера-психолога. Позолоти, мол, ручку, Светик, не стыдись! Ерема с младых лет недолюбливал работников гардеробного ведомства. И не только за их въедливость по части поголовного принуждения к раздеванию, но и за тайную, как правило, принадлежность к Кооперативу Государственной Безопасности (КГБ). По давней совковой традиции – там, где джаз, там и гэбэшники присматривают, как бы чего не вышло. И неважно, что теперь музыка толстых и одутловатых стала национальной гордостью новоиспеченной Империи Джаза. Атавизмы, как известно, искореняются с трудом… Прогуливается, жаждущая джаза публика, среди которой много молодежи, что отрадно. И кто бы мог подумать - столь мрачное снаружи здании наполнено таким светлым содержанием.
Зал для выступлений расположен на первом этаже. Его двери нараспашку, и часть публики расселась по местам вокруг столиков, уставленных взятыми в буфете, что рядом с залом, закусками и напитками. Продаются и крепкие, такие как коньяк. Водки, увы, в столь приличном месте в продаже не бывает. Если хочешь, приноси с собой и разливай втихаря. Этот факт важен для нашего повествования, так из-за нее, проклятой, и произойдет то, что произошло. Но не пугайся, читатель, ничего страшного. Скорей – забавное в каком-то смысле, но это, смотря для кого…
По традиции звучит музыка и на экране над сценой мелькают кадры джазового фильма. Собственно, сцены нет. Поодаль от зрительских мест стоит обшарпанный трофейный рояль «Бехштейн» с западающими клавишами и недержащими строй струнами; ударная установка, микрофоны на стойках, звуковые колонки неизвестной фирмы (самопальные). Эдик суетится, встречая и рассаживая гостей. Вход в клуб платный. У входа, недалеко от гардеробщика, расположилась за журнальным столиком постоянный кассир клуба Тамара, продающая входные билеты. Хоть цена и щадящая, а для студентов и того меньше (значительная скидка), но большинство гостей - приятели, друзья и знакомые Опельмана разных степеней близости. Наконец фильм закончился, а зал наполнился и можно начинать концерт. На «сцену» из «закулисья» ведут большие, как и все в этом богатом особняке, двустворчатые высокие двери. «Закулисье» представляет собой просторную комнату с камином, огромными окнами во всю стену, гобеленами, люстрами, вазами и коврами на паркетном полу. Посередине большой дубовый стол. Вокруг, в креслах восседают Неудачников и его партнеры – басист Соля Тоболев и барабанщик Зиновий Арыков. Соля, пятидесятилетний мальчик (женат не был) с огромным животом, обычно сопровождаемый на всех концертах бдительной мамой, чтобы не пил. На сей раз радуется отсутствию «хвоста» (заболела, наконец!) и жаждет немедленно приступить к возлиянию. Принесенная с собой поллитровка сверкает в его шаловливых ручонках. На столе бумажные стаканчики, добытые в буфете, и початая шоколадка, купленная там же. Ввиду того, что Неудачников не пьет в течение последних двадцати лет, Соля ему и не предлагает. Барабанщик охотно соглашается.
- Вы готовы? – врывается всегда нервно-возбужденный Опельман. – Можно начинать?
- Сейчас. Только вот по маленькой засадим, - разливает в быстро намокающие стаканчики Соля.
- Может, не надо перед началом? – нервничает Эдик.
- Не боись! Мы по чуть-чуть, - опрокидывает емкость и крякает свободный от маминой опеки сынишка-шалунишка. Барабанщик следует его примеру. Неудачников не вмешивается в творящееся «грехопадение», давно познав на собственном опыте всю бесполезность запретов и призывов не пить.
- Я иду объявлять, - приоткрывает дверь в зал Опельман и направляется к микрофону. – Выступает…
Отыграли первое отделение вполне благопристойно. Зеленый змий, как известно, в малых дозах способствует успешности процесса. Но коварен в превышении дозировки.
Оказавшись в закулисье Соля немедленно наполняет стаканчики. В другую дверь, ведущую в буфет, заходят поклонники и тоже не с пустыми руками – приносится пиво, бутерброды, достается и очередная тайная поллитровка. Большой стол заставляется закусками и бутылками, кресла придвигаются, начинаются шумные разговоры и смех. Соля просит угостить сигаретой. Курит (дымит) только по киру – в остальное время к табаку не притрагивается. Есть же в человеке и что-то хорошее…Пришедшему призвать к продолжению концерта Опельману тоже наливают. Он всегда не прочь поддержать компанию, хотя меру знает и никогда не напивается как некоторые.
Второе отделение. Окрепший зеленый змий негативно проявляет себя – у Соли с пульта падают ноты и он начинает играть «по соседям». Неудачников недовольно морщится. Но это только начало. Дальше, больше. Соля громко переговаривается с барабанщиком, балагурит и хохмит, отчего качество ритма отнюдь не улучшается. Забывает гармоническую схему в момент своего соло. Приятная игра слов: соло Соли. Коварный змий продолжает настойчиво делать свое зеленое дело. Контрабас несколько раз чуть ли не выскальзывает из рук исполнителя. Неудачников нервничает – вот как иметь дело с пьяницами! Концерт близится к завершению, осталось сыграть пару пьес. Басист на последнем издыхании. А барабанщик ничего, крепкий пацан! Правда долю пару раз менял и вылетал из квадрата. Он моложе и еще не столь преуспел в пьянстве – пока не запойный в отличие от басиста.
Наконец последние аккорды, буря аплодисментов, поклоны, уход за кулисы, снова выход и исполнение на бис. На этом – все! Можно продолжать пиршество. С поздравлениями заходят все новые и новые люди. Многие оседают за гостеприимным столом. Кто-то достает и новые емкости из-под полы. Намокшие бумажные стаканчики периодически заменяются свежими, благо буфет рядом. Приносится закуска, запивка. Пир горой!
Публика, то есть зрители, разошлась. Закрылся буфет. Гардеробщик возмущается, почему еще не все взяли свои польта. Гасится свет в фойе. Время убыстряет бег – полночь позади. Опельман нервничает и советует закругляться.
- Сейчас, Эдик, не с-сы! – язык у Соли заплетается. – Давай с нами на посошок.
Трезвый Неудачников в гневе уходит, мысленно клянясь, больше не иметь дело с пьяницами.
И чем все закончилось? А вот чем: когда последние собутыльники попрощались, и басист с барабанщиком, оставшись в дуэте, стали зачехлять свои инструменты, Соля вдруг вспомнил, что за весь вечер ни разу не посетил туалет. Бедный мочевой пузырь вдруг вопиюще напомнил о своем наличии в теле, грозя лопнуть от выпитого. Настолько приспичило, что до сортира не добежать. И наш герой, дабы не сделать в штаны, как говорится, «не отходя от кассы», облегчился прямо на ковер. Какой «приятный» сюрприз для утренней уборщицы… Хорошо еще, что не сделал по-большому! Надо ли сообщать читателю, что джаз-клуб после этого случая снова оказался без помещения. Вот вам и средневековый замок! Хочется надеяться, что далекие от джаза древние рыцари таких безобразий себе не позволяли. Хотя иди, проверь! Да и в старинных манускриптах рыться не хочется, в поисках ответа…
Зал для выступлений расположен на первом этаже. Его двери нараспашку, и часть публики расселась по местам вокруг столиков, уставленных взятыми в буфете, что рядом с залом, закусками и напитками. Продаются и крепкие, такие как коньяк. Водки, увы, в столь приличном месте в продаже не бывает. Если хочешь, приноси с собой и разливай втихаря. Этот факт важен для нашего повествования, так из-за нее, проклятой, и произойдет то, что произошло. Но не пугайся, читатель, ничего страшного. Скорей – забавное в каком-то смысле, но это, смотря для кого…
По традиции звучит музыка и на экране над сценой мелькают кадры джазового фильма. Собственно, сцены нет. Поодаль от зрительских мест стоит обшарпанный трофейный рояль «Бехштейн» с западающими клавишами и недержащими строй струнами; ударная установка, микрофоны на стойках, звуковые колонки неизвестной фирмы (самопальные). Эдик суетится, встречая и рассаживая гостей. Вход в клуб платный. У входа, недалеко от гардеробщика, расположилась за журнальным столиком постоянный кассир клуба Тамара, продающая входные билеты. Хоть цена и щадящая, а для студентов и того меньше (значительная скидка), но большинство гостей - приятели, друзья и знакомые Опельмана разных степеней близости. Наконец фильм закончился, а зал наполнился и можно начинать концерт. На «сцену» из «закулисья» ведут большие, как и все в этом богатом особняке, двустворчатые высокие двери. «Закулисье» представляет собой просторную комнату с камином, огромными окнами во всю стену, гобеленами, люстрами, вазами и коврами на паркетном полу. Посередине большой дубовый стол. Вокруг, в креслах восседают Неудачников и его партнеры – басист Соля Тоболев и барабанщик Зиновий Арыков. Соля, пятидесятилетний мальчик (женат не был) с огромным животом, обычно сопровождаемый на всех концертах бдительной мамой, чтобы не пил. На сей раз радуется отсутствию «хвоста» (заболела, наконец!) и жаждет немедленно приступить к возлиянию. Принесенная с собой поллитровка сверкает в его шаловливых ручонках. На столе бумажные стаканчики, добытые в буфете, и початая шоколадка, купленная там же. Ввиду того, что Неудачников не пьет в течение последних двадцати лет, Соля ему и не предлагает. Барабанщик охотно соглашается.
- Вы готовы? – врывается всегда нервно-возбужденный Опельман. – Можно начинать?
- Сейчас. Только вот по маленькой засадим, - разливает в быстро намокающие стаканчики Соля.
- Может, не надо перед началом? – нервничает Эдик.
- Не боись! Мы по чуть-чуть, - опрокидывает емкость и крякает свободный от маминой опеки сынишка-шалунишка. Барабанщик следует его примеру. Неудачников не вмешивается в творящееся «грехопадение», давно познав на собственном опыте всю бесполезность запретов и призывов не пить.
- Я иду объявлять, - приоткрывает дверь в зал Опельман и направляется к микрофону. – Выступает…
Отыграли первое отделение вполне благопристойно. Зеленый змий, как известно, в малых дозах способствует успешности процесса. Но коварен в превышении дозировки.
Оказавшись в закулисье Соля немедленно наполняет стаканчики. В другую дверь, ведущую в буфет, заходят поклонники и тоже не с пустыми руками – приносится пиво, бутерброды, достается и очередная тайная поллитровка. Большой стол заставляется закусками и бутылками, кресла придвигаются, начинаются шумные разговоры и смех. Соля просит угостить сигаретой. Курит (дымит) только по киру – в остальное время к табаку не притрагивается. Есть же в человеке и что-то хорошее…Пришедшему призвать к продолжению концерта Опельману тоже наливают. Он всегда не прочь поддержать компанию, хотя меру знает и никогда не напивается как некоторые.
Второе отделение. Окрепший зеленый змий негативно проявляет себя – у Соли с пульта падают ноты и он начинает играть «по соседям». Неудачников недовольно морщится. Но это только начало. Дальше, больше. Соля громко переговаривается с барабанщиком, балагурит и хохмит, отчего качество ритма отнюдь не улучшается. Забывает гармоническую схему в момент своего соло. Приятная игра слов: соло Соли. Коварный змий продолжает настойчиво делать свое зеленое дело. Контрабас несколько раз чуть ли не выскальзывает из рук исполнителя. Неудачников нервничает – вот как иметь дело с пьяницами! Концерт близится к завершению, осталось сыграть пару пьес. Басист на последнем издыхании. А барабанщик ничего, крепкий пацан! Правда долю пару раз менял и вылетал из квадрата. Он моложе и еще не столь преуспел в пьянстве – пока не запойный в отличие от басиста.
Наконец последние аккорды, буря аплодисментов, поклоны, уход за кулисы, снова выход и исполнение на бис. На этом – все! Можно продолжать пиршество. С поздравлениями заходят все новые и новые люди. Многие оседают за гостеприимным столом. Кто-то достает и новые емкости из-под полы. Намокшие бумажные стаканчики периодически заменяются свежими, благо буфет рядом. Приносится закуска, запивка. Пир горой!
Публика, то есть зрители, разошлась. Закрылся буфет. Гардеробщик возмущается, почему еще не все взяли свои польта. Гасится свет в фойе. Время убыстряет бег – полночь позади. Опельман нервничает и советует закругляться.
- Сейчас, Эдик, не с-сы! – язык у Соли заплетается. – Давай с нами на посошок.
Трезвый Неудачников в гневе уходит, мысленно клянясь, больше не иметь дело с пьяницами.
И чем все закончилось? А вот чем: когда последние собутыльники попрощались, и басист с барабанщиком, оставшись в дуэте, стали зачехлять свои инструменты, Соля вдруг вспомнил, что за весь вечер ни разу не посетил туалет. Бедный мочевой пузырь вдруг вопиюще напомнил о своем наличии в теле, грозя лопнуть от выпитого. Настолько приспичило, что до сортира не добежать. И наш герой, дабы не сделать в штаны, как говорится, «не отходя от кассы», облегчился прямо на ковер. Какой «приятный» сюрприз для утренней уборщицы… Хорошо еще, что не сделал по-большому! Надо ли сообщать читателю, что джаз-клуб после этого случая снова оказался без помещения. Вот вам и средневековый замок! Хочется надеяться, что далекие от джаза древние рыцари таких безобразий себе не позволяли. Хотя иди, проверь! Да и в старинных манускриптах рыться не хочется, в поисках ответа…
Джаз в Историческом музее на Красной площади.
. 10 Джаз-бар на Красной Площади. Действие третье.
Коль уж мы коснулись Красной площади, то и снова туда вернемся. Дело было летом. Теплым июльским вечером. Хотя с утра и проклюнулся весьма подслеповатый день (“Come rain or come shine”), но потом разгулялся. Это о погоде, а теперь о главном.
В самом сердце страны и столицы, в здании Исторического музея, благодаря тому, что Россия стала «Империей джаза», и, благодаря старательным усилиям известного джазового деятеля Олега Черняхова, открылся джаз-бар. Заведение расположилось на первом этаже и имело два сообщающихся небольших зала, разграниченных перегородкой с прилипшей к ней маленькой сценой, где стояло старинное, но вполне боеготовное пианино, стационарная ударная установка и скромная звуко-усилительная аппаратура, включавшая микрофоны и басовую колонку. Имелось и просторное фойе, с шикарными и чистыми евротуалетами, в которых каждый неизбалованный излишками сервиса бывший советский человек, а не только чукча, как в анекдоте, норовил, как правило, просить политического убежища (political protection). У парадного крыльца стояли выряженные стрельцами зазывалы с бутафорскими секирами на плечах и ласково приглашали прохожих заглянуть на «джазовый огонек». Но желающих, вопреки их стараниям, было мало. Бывшие совграждане, запуганные всей предшествующей историей государства Российского, искренне опасались заходить в столь важное заведение, ограничивая свою любознательность посещениями Мавзолея и ГУМа, и сочетая приятное – поглазеть на мумию, с полезным – отовариться. Да и сверкающие фольгой лезвий страшные, но бутафорские, секиры пугали нервных и впечатлительных граждан. Тут, кстати, недалеко и Лобное место, где в не столь отдаленные времена – всего пара сотен лет назад - рубили «бошки» неисправимым поклонникам всего Западного. Поэтому в джаз-баре народу «кот наплакал».
В тот вечер при обычном немноголюдье выступало трио Неудачникова, состоявшее, помимо самого руководителя-пианиста, из двух молодых партнеров: барабанщика Рашида Абдрахманова и басиста Аветиса Цымбаляна. Такой вот интернациональный, русско-татарско-армянский ансамбль. Надо отметить, что басист с барабанщиком друг друга недолюбливали и даже, более того, не уважали, но не в связи с национальной конфронтацией, а из музыкальных соображений. Каждый из них «сам себе режиссер» (на ТВ существует передача под таким названием). Поэтому ни о каком совпадении долей в такте не могло быть и речи. Каждый доказывал, что именно он играет ритмичней и точнее. А в результате получалось, как в известном анекдоте, когда басист с барабанщиком пьяные, одновременно сваливаются с балкона десятого этажа. Приземляются синкопой, то есть не вместе, а один за другим (one by one). Для каждого из них даже сила земного притяжения разная! Что уж говорить о ритме и метре…
Программа ансамбля состояла сплошь из «джазовых стандартов», потому что оригинальную музыку лучше играть в концерте, а не под звон бокалов, громкое жевание с чавканьем, шумные пьяные разговоры и заливистый хохот. Но огорчаться не стоит – такова природа этого «низменного» жанра – это вам не симфонищенский концерт в Очень Большом зале (ОБЗ) Консерватории, где помехой исполнителям являются лишь кашельщики и чихальщики. Но их грех осуждать – каждый может простудиться или поперхнуться крошкой, а то и … жизнью (!) Тем более что мы даже и на записях великих мастеров, таких как Оскар Питерсон или Билл Эванс, порой слышим выше названное шумовое оформление (звон бокалов, смех и т.д.), если играют они в клубах, а не на филармонической сцене.
Мимо музея с песней прошел отряд несчастных, страдающих от дедовщины, солдат во главе с ротным запевалой, которого подчиненные за глаза называют «Рвотным заебалой». Пели какой-то джазовый стандарт. Джаз сейчас насаждается и в армии, что весьма похвально! Стрелки часов на Спасской башне указали, - пора начинать концерт, а куранты пробили начало знаменитой темы, приглашающей садиться в поезд «А». Кремлевско-лубянские мастера долго бились над главными часами страны, стараясь, чтобы те забыли прежний перезвон «Боже, Ельца храни!» и освоили новый – знаменитую мелодию Били-били-недобили Страйхворонова. Вопрос, разумеется, решался в Госдуме путем тайного, но всегда становящегося явным, голосования. Многие депутаты желали, чтобы куранты били лучшую песню о Москве – «Нью-Йорк, Нью-Йорк», но большинство проголосовало за Take the “A” train, разумно рассудив, что часы принадлежат не только столице, но и всему Государству Российскому.
Музыканты взошли на сцену. Пианист нажал ноту «соль», чтобы басист проверил строй. Тот дернул первую струну, немного подкрутил колок. Нормально! Барабанщик поправил тарелки, подвинул поудобней малый барабан, пару раз долбанул по педали большого, напугав особо нервных посетителей – не стреляют ли где в застенках в затылок? Всё готово – можно начинать. Неудачников раскрыл ноты и вдруг увидел, как из-под них медленно выполз большущий рыжий таракан, в виду своей вечной жизни, наверное, помнивший Ивана Грозного. Чудище-тараканище недоуменно повело усами – что, мол, здесь затевается, господа? Неужели джаз собираются играть в столь священном месте? Насекомое за долгие годы своей службы в Историческом музее овладело разговорной человеческой речью, научилось читать и даже освоило английский, так как среди посетителей всегда бывало много иностранцев. «Зверь» заглянул в ноты и произнес скрипучим как рассохшиеся половицы музея голосом: «Первая пьеса называется “Secret love”». Затем, перехватив инициативу, дал счет. Как и принято, - два «пустых» такта: раз… два… раз, два, три, четыре! Музыканты подчинились и заиграли, а насекомое стало приплясывать, бегать по клавишам и вскоре свалилось на пол; затем побежало неизвестно зачем к барной стойке, и было раздавлено проходившим мимо официантом. Хоть и таракан, а жалко, тем более долгожителя, ведь многое бы мог порассказать об истории Кремля. Наверное, знал и где сокрыта знаменитая джазовая библиотека Ивана Грозного, которую безуспешно ищут на протяжении многих лет. Эх, жаль таракана, да и княжну Тараканову тоже – хорошая была певица! А как владела скэт-вокалом! Самой Элле не уступала…
* * *
Коль уж мы коснулись Красной площади, то и снова туда вернемся. Дело было летом. Теплым июльским вечером. Хотя с утра и проклюнулся весьма подслеповатый день (“Come rain or come shine”), но потом разгулялся. Это о погоде, а теперь о главном.
В самом сердце страны и столицы, в здании Исторического музея, благодаря тому, что Россия стала «Империей джаза», и, благодаря старательным усилиям известного джазового деятеля Олега Черняхова, открылся джаз-бар. Заведение расположилось на первом этаже и имело два сообщающихся небольших зала, разграниченных перегородкой с прилипшей к ней маленькой сценой, где стояло старинное, но вполне боеготовное пианино, стационарная ударная установка и скромная звуко-усилительная аппаратура, включавшая микрофоны и басовую колонку. Имелось и просторное фойе, с шикарными и чистыми евротуалетами, в которых каждый неизбалованный излишками сервиса бывший советский человек, а не только чукча, как в анекдоте, норовил, как правило, просить политического убежища (political protection). У парадного крыльца стояли выряженные стрельцами зазывалы с бутафорскими секирами на плечах и ласково приглашали прохожих заглянуть на «джазовый огонек». Но желающих, вопреки их стараниям, было мало. Бывшие совграждане, запуганные всей предшествующей историей государства Российского, искренне опасались заходить в столь важное заведение, ограничивая свою любознательность посещениями Мавзолея и ГУМа, и сочетая приятное – поглазеть на мумию, с полезным – отовариться. Да и сверкающие фольгой лезвий страшные, но бутафорские, секиры пугали нервных и впечатлительных граждан. Тут, кстати, недалеко и Лобное место, где в не столь отдаленные времена – всего пара сотен лет назад - рубили «бошки» неисправимым поклонникам всего Западного. Поэтому в джаз-баре народу «кот наплакал».
В тот вечер при обычном немноголюдье выступало трио Неудачникова, состоявшее, помимо самого руководителя-пианиста, из двух молодых партнеров: барабанщика Рашида Абдрахманова и басиста Аветиса Цымбаляна. Такой вот интернациональный, русско-татарско-армянский ансамбль. Надо отметить, что басист с барабанщиком друг друга недолюбливали и даже, более того, не уважали, но не в связи с национальной конфронтацией, а из музыкальных соображений. Каждый из них «сам себе режиссер» (на ТВ существует передача под таким названием). Поэтому ни о каком совпадении долей в такте не могло быть и речи. Каждый доказывал, что именно он играет ритмичней и точнее. А в результате получалось, как в известном анекдоте, когда басист с барабанщиком пьяные, одновременно сваливаются с балкона десятого этажа. Приземляются синкопой, то есть не вместе, а один за другим (one by one). Для каждого из них даже сила земного притяжения разная! Что уж говорить о ритме и метре…
Программа ансамбля состояла сплошь из «джазовых стандартов», потому что оригинальную музыку лучше играть в концерте, а не под звон бокалов, громкое жевание с чавканьем, шумные пьяные разговоры и заливистый хохот. Но огорчаться не стоит – такова природа этого «низменного» жанра – это вам не симфонищенский концерт в Очень Большом зале (ОБЗ) Консерватории, где помехой исполнителям являются лишь кашельщики и чихальщики. Но их грех осуждать – каждый может простудиться или поперхнуться крошкой, а то и … жизнью (!) Тем более что мы даже и на записях великих мастеров, таких как Оскар Питерсон или Билл Эванс, порой слышим выше названное шумовое оформление (звон бокалов, смех и т.д.), если играют они в клубах, а не на филармонической сцене.
Мимо музея с песней прошел отряд несчастных, страдающих от дедовщины, солдат во главе с ротным запевалой, которого подчиненные за глаза называют «Рвотным заебалой». Пели какой-то джазовый стандарт. Джаз сейчас насаждается и в армии, что весьма похвально! Стрелки часов на Спасской башне указали, - пора начинать концерт, а куранты пробили начало знаменитой темы, приглашающей садиться в поезд «А». Кремлевско-лубянские мастера долго бились над главными часами страны, стараясь, чтобы те забыли прежний перезвон «Боже, Ельца храни!» и освоили новый – знаменитую мелодию Били-били-недобили Страйхворонова. Вопрос, разумеется, решался в Госдуме путем тайного, но всегда становящегося явным, голосования. Многие депутаты желали, чтобы куранты били лучшую песню о Москве – «Нью-Йорк, Нью-Йорк», но большинство проголосовало за Take the “A” train, разумно рассудив, что часы принадлежат не только столице, но и всему Государству Российскому.
Музыканты взошли на сцену. Пианист нажал ноту «соль», чтобы басист проверил строй. Тот дернул первую струну, немного подкрутил колок. Нормально! Барабанщик поправил тарелки, подвинул поудобней малый барабан, пару раз долбанул по педали большого, напугав особо нервных посетителей – не стреляют ли где в застенках в затылок? Всё готово – можно начинать. Неудачников раскрыл ноты и вдруг увидел, как из-под них медленно выполз большущий рыжий таракан, в виду своей вечной жизни, наверное, помнивший Ивана Грозного. Чудище-тараканище недоуменно повело усами – что, мол, здесь затевается, господа? Неужели джаз собираются играть в столь священном месте? Насекомое за долгие годы своей службы в Историческом музее овладело разговорной человеческой речью, научилось читать и даже освоило английский, так как среди посетителей всегда бывало много иностранцев. «Зверь» заглянул в ноты и произнес скрипучим как рассохшиеся половицы музея голосом: «Первая пьеса называется “Secret love”». Затем, перехватив инициативу, дал счет. Как и принято, - два «пустых» такта: раз… два… раз, два, три, четыре! Музыканты подчинились и заиграли, а насекомое стало приплясывать, бегать по клавишам и вскоре свалилось на пол; затем побежало неизвестно зачем к барной стойке, и было раздавлено проходившим мимо официантом. Хоть и таракан, а жалко, тем более долгожителя, ведь многое бы мог порассказать об истории Кремля. Наверное, знал и где сокрыта знаменитая джазовая библиотека Ивана Грозного, которую безуспешно ищут на протяжении многих лет. Эх, жаль таракана, да и княжну Тараканову тоже – хорошая была певица! А как владела скэт-вокалом! Самой Элле не уступала…
* * *
Подписаться на:
Сообщения (Atom)
